Мэри Уильямс - Золото Дюка
– Почему ты не сказала мне, что тебе нечего носить? Я теперь разбогател. Ты должна была попросить, и все. – Он вынул из кармана кошелек и, достав из него несколько золотых монет, протянул ей. – Вот, можешь их потратить, как захочешь. Старый Джон пусть возьмет завтра выходной и отвезет тебя в экипаже в Пензанс.
Арабелла вспыхнула и стала отказываться:
– Но здесь очень много. Я не могу... Нам еще столько нужно сделать в доме...
– Это мое дело, – прервал он решительно, – возьми их. И делай, как я сказал. И, может быть, теперь ты улыбнешься мне? – сказал он добродушно.
Арабелла не хотела бы быть обязанной Роджеру, но радостное возбуждение от мысли, что она может потратить деньги, как захочет, возобладало, и она поблагодарила отчима, послушно сложив губы в полуулыбку. Потом напомнила:
– Есть еще и Ева. У нее с нарядами еще хуже, чем у меня. Ты не будешь возражать, если я поделюсь с ней?
Роджер возражал бы, конечно, но не хотел портить дружескую атмосферу, каким бы ни был коротким этот миг.
– Если ты себя не обделишь, – сказал он. – Я хочу однажды вечером увидеть тебя в наряде, достойном молодой хозяйки этого дома.
Он потрепал Арабеллу по плечу, потрогал и поправил растрепавшийся локон, подержал в пальцах шелковистые волосы и ушел к себе в кабинет, оставив ее стоять с растерянным видом. Потом она вспомнила о Еве и, подхватив юбки старого платья, бросилась наверх, в спальню сестры.
Удовольствие от разговора с Арабеллой на короткое время освободило Роджера от депрессии, мучившей его на протяжении нескольких лет. Днем мрачные мысли и подавленность, а по ночам повторявшиеся кошмары: черная густая вода и раскрытый рот поднимающейся на поверхность головы – и все это освещено мертвенным светом луны.
Никто не знал об ужасе, охватывавшем Роджера, когда он, пытаясь проснуться, весь в поту, хотел освободиться от цепких пальцев скелета, покрытых слизью. Он долго лежал потом в темноте, пережидая, когда перестанет бешено колотиться сердце, потом вставал, наливал виски и ругал себя за глупость.
– Черт бы всех побрал! Этот человек был сам виноват. У меня просто поднялось давление, вот и все. Все равно его было невозможно спасти.
Днем страшные кошмары отступали, и Роджер мог заняться делами. И в довершение всего его беспокоил Руперт. Его успехи в школе становились все хуже. Роджеру сообщили, что Руперт получает низкие баллы даже по математике, несмотря на способности к ней. К тому же подросток оказался хвастуном и задирой и нарушал дисциплину, нанося урон доброму имени школы. Роджера настоятельно просили поговорить с сыном, а если Руперт и после этого не прекратит изводить учителей, школьный воспитатель будет вынужден применить к нему свои меры воздействия.
Роджер, кипя от гнева, поговорил с Рупертом, с трудом сдержав сильное желание поколотить его. Руперт с холодным безразличным выражением прищурил глаза.
– Очень хорошо. Я буду примерным маленьким мальчиком. Но он все равно старая задница.
Это выражение и презрительно искривленный рот, произнесший бранные слова, сбили Роджера с толку. И он не очень удивился, когда в следующем семестре Руперта выгнали из школы за плохое поведение. Роджер не старался выяснить, в чем именно провинился сын. Во всяком случае, не надо было больше тратить деньги без всякой пользы. И эту-то трату Роджер осиливал с трудом.
Руперту исполнилось в этом году пятнадцать, и он был достаточно взрослым для того, чтобы, зарабатывая, вносить свою долю хотя бы на собственное содержание. Об университете не могло быть и речи.
После долгих размышлений, посоветовавшись со старыми друзьями на фирме в Пензансе, Роджер решил устроить сына младшим клерком в ту же контору, где когда-то начинал и сам. У Руперта неплохо варит голова, а Роджер присмотрит, чтобы сын ее правильно использовал.
9
1905
Компания «Веал Фэнси» процветала: была установлена новая дробилка для руды; Дюк, глава компании, принял на службу в качестве компаньона, казначея и менеджера Ричарда Льюиса из Уэльса, который, как и Дюк, обладал даром предугадывать будущее. Несмотря на низкие из-за кризиса цены на олово и на медь, он вложил значительный капитал в приобретение нового парового двигателя и электронасоса. Шахта на противоположной стороне горы от долины ниже Фернгейта и Оулесвика оказалась богатой как медью, так и оловом, и разработки продолжались в этом направлении, а это означало, что поместье Роджера Куртни окончательно оказывалось вне интересов индустриализации, шахта с новым поселком отступила далеко за гору.
Тем не менее Роджер не мог подавить волну возмущения, которая окатывала его каждый раз, когда глаза останавливались на горизонте, затянутом пылью и дымом. Иногда ему казалось, что земля содрогается от работы техники и от взрывов.
– Это может вызвать оползень, – часто повторял он даже тогда, когда никто другой не слышал шума.
Он проклинал власти за то, что они позволили Дюку приобрести эту землю и дали ему права на разработку ископаемых, а ведь раньше эта территория была общей. На самом деле, часть приобретенной Дюком земли находилась в собственности последнего из рода Труро, который был только рад продать ее по самой низкой цене – за небольшую долю акций компании.
Порой Роджер думал, что это все еще его земля. Жульническое извлечение выгоды из его земли в ущерб ему портило для него весь вид Фернгейта. Это зрелище временами преследовало его даже во сне, что в какой-то степени было даже милосердным, потому что помогало вычеркивать из памяти другие, более темные картины. Кроме всего прочего, его изводила проблема с Рупертом, поскольку Роджер пытался демонстрировать перед сыном чувство собственного достоинства и искал утешения в бутылке лишь наедине с зеркалом в своем кабинете или в спальне.
Руперт оставался для него загадкой и продолжал разочаровывать его. Он не проявлял никакого интереса к поместью, хотя оно было для него предметом гордости и хвастовства. Он не любил работу в Пензансе, хотя, обладая живым умом, легко справлялся с ней. Фирма была Довольна его работой, но в то же время все наудили манеры Руперта неприятными. Он следил за девушками, особенно за Арабеллой, у которой его внимание вызывало лишь отвращение и огорчение. В конце концов, он был ее братом.
Когда Руперт был дома, она постоянно чувствовала его присутствие где-то рядом. Ей было трудно выбраться в Оулесвик, чтобы он не знал об этом.
Идя на свидание к Солу, Арабелла обычно несколько раз оглядывалась, ожидая, что откуда-нибудь из-за куста выглянет узкое лицо брата или что его угловатая фигура будет преследовать ее на некотором расстоянии. В отношении Евы он не был так бдителен. Хромоножка, в конце концов, не бросала ему вызова, она была просто его сестрой и совершенно его не интересовала, если только он не желал помешать ее прогулке в сторону Оулесвика не только из-за Дарков, но и потому, что это нравилось отцу. Руперт отлично знал свои недостатки и болезненно ощущал неполноценность, видя себя глазами своего отца.
