Кей Мортинсен - Всё вернётся
Пронзившая Мартина внезапная боль была столь острой, что у него свело мышцы живота. Он посмотрел на мать, несомненно, любившую его, и увидел правду в ее умоляющих глазах. Сознание ее было совершенно ясным, взгляд — твердым и сосредоточенным, когда она открывала золотой амулет, висевший у нее на груди.
Мартин замер. Там была фотография. Страшась того, что увидит, он все же наклонился вперед, чтобы рассмотреть миниатюрный снимок. На нем был запечатлен молодой человек, энергичный и жизнерадостный. У него была копна черных вьющихся волос, как у Мартина, и точно такие же темно-карие, почти черные, смеющиеся глаза. Тот же огонь и та же худощавая фигура. Две горошины в одном стручке.
— Твой отец, — прошептала Лаура и с нежностью провела по снимку дрожащим пальцем.
— Нет! — воскликнул Мартин, хотя уже понимал бессмысленность своего отрицания.
— Посмотри на него, — мягко сказала Лаура. — Вы с ним так похожи. — Она вздохнула. — Он владел моим телом и душой. Я чуть не бросила все ради него. Но у него не было ни гроша за душой, а я слишком хорошо знала, что такое бедность. Я хотела, чтобы ты имел все это! — хрипло крикнула Лаура, обведя дрожащей рукой спальню и ее бесценную обстановку.
Мартину не хватало воздуха, он тяжело опустился в кресло. У него было такое чувство, что его швырнули в бушующий океан без спасательного круга. Его отец. Мартина закружил вихрь эмоций — злость, отчаяние и, наконец, жажда любви этого неизвестного отца. Горло сдавило стальным обручем, а в глазах появились слезы.
Вялая рука с выступающими голубыми венами легла на его загорелую руку.
— Мартин, ты знаешь, как я люблю тебя, — сказала Лаура с необычайной нежностью. — Я посвятила тебе всю свою жизнь. И я поклялась, что сын моего любовника унаследует Гринвуд…
— Каким образом? Ты сделала это невозможным! — сердито сказал он.
Мартин боролся с душившими его эмоциями, и обидные слова застревали у него в горле. Но он не хотел проявлять благородство и отказываться от Гринвуда, он хотел забыть о том, что сказала ему мать. Забыть о черноглазом смеющемся мужчине и, остаться тем, кем он был до сих пор, — Мартином Фарино, хозяином огромного поместья, гордившимся своими предками.
— Почему? — чуть не плача, спросила Лаура.
Мартин вскочил и заметался по комнате, в мозгу его вертелась одна мысль — во что бы то ни стало сохранить секрет матери в тайне. Он, его сын и Гринвуд неразрывно связаны между собой. В них заключалась вся его жизнь, смысл его существования. Но правда, как назойливый комар, не давала ему покою. Она впивалась в его сердце острым жалом. Страх за свое будущее лишал его сил, Мартин впервые испытывал такое глубокое потрясение. Впервые в своей жизни, усыпанной розами, он чувствовал себя таким больным и униженным. Таким… опустошенным и одиноким. Его качнуло, и он ухватился за комод, чтобы удержаться на ногах. Старинные китайские вазы, стоявшие на нем, зашатались. Мартин угрюмо посмотрел на обеспокоенное лицо матери, иссохшее тело которой терялось среди белоснежных простыней на огромной роскошной кровати.
Этот предмет старинной мебели тоже не принадлежал ему. Как и все остальное, что, как он полагал, досталось ему по наследству. Только сегодня утром он скакал на лошади по своей земле, разговаривал со своими работниками, заходил в бар, где за кружкой пива обсуждал со своим плотником кое-какие работы. Теперь все это принадлежало кому-то другому. Вся его жизнь была сплошной бутафорией.
Что он скажет Томми? Сыну, ставшему смыслом жизни Мартина с тех пор, как от него ушла жена?
Мартин закрыл лицо руками и издал вопль отчаяния. Прятаться от правды он тоже не может. Он должен начать все заново и найти человека, который дал ему жизнь.
— Мой… настоящий отец. Где он? — внезапно спросил он и поразился собственному вопросу.
— Ушел. Растворился в воздухе. — Глаза Лауры наполнились слезами. — Я сама прогнала его, сказала, что больше не люблю его, хотя готова была отдать за него жизнь. Я безумно любила его. И до сих пор люблю.
Глубоко потрясенный, Мартин смотрел на мать, которая ради него пожертвовала всем, включая личное счастье. Он даже не подозревал, что она способна на столь сильные эмоции. Под маской холодной сдержанности скрывалась страстная натура.
Всю жизнь мать вбивала Мартину в голову, что выставлять свои чувства напоказ неприлично. Любой всплеск эмоций безжалостно подавлялся, пока Мартин, наконец, не понял, что невинные, естественные для ребенка проявления радости, печали и недовольства недопустимы. Как только он выходил из себя или слишком возбуждался, его тут же жестоко наказывали.
Мартина охватил гнев. Мать хотела, чтобы он вел себя, как принято в семье Фарино, и поэтому безжалостно подавляла в нем то, что было заложено самой природой. Она убивала в нем личность!
Были моменты, когда Мартин чувствовал, что взорвется от распиравшей его энергии, но он вынужден был контролировать себя. И тогда он вскакивал на лошадь и мчался во весь опор. Ветер, хлеставший в лицо, и бешеная скачка помогали сбросить невыносимое напряжение.
Значит, его страстность и жажда жизни достались ему по наследству. Что еще? Неугомонность, стремление ощутить порывы ветра на своем лице, ненависть к закрытому пространству, когда его запирали дома на долгие часы за излишнюю резвость?
Мартин с горечью осознал, что это уже не имеет значения. Он должен покинуть Гринвуд и начать новую жизнь. Он поёжился при мысли о той ноше, которую возложила на него мать, и вдруг неожиданно догадался, как звали его отца.
— Его звали Том? — резко спросил Мартин и, увидев мягкую улыбку матери, ощутил, как сердце сжала ледяная рука.
Так звали его пятилетнего сына. Это имя выбрала Лаура, сославшись на то, что так звали ее деда.
Почувствовав головокружение, Мартин понял, что задержал дыхание на несколько секунд. Он поспешно выдохнул, и в голове прояснилось. Мартин принял решение.
— Я должен найти законного наследника, — сказал он.
— Нет! Только не Стив, кузен твоего отца! — взвыла Лаура.
— Если он законный потомок Фарино, я обязан его найти, — твердо сказал Мартин, вырывая эти слова из своей груди.
Кусая губы, Лаура вдруг выкрикнула:
— И погубишь здесь всё! Стив… — она замолчала, растерявшись на мгновение, — он… порочный человек, Мартин! Стив был пьяницей! Ты не можешь отдать ему Гринвуд! — Лаура почти рыдала. — Подумай о своем сыне. Умоляю тебя, дорогой мой! Не дай мне умереть с сознанием того, что вся моя жизнь, моя жертва были напрасными!
Мартину больно было видеть ее страдания. Он слушал сбивчивое перечисление недостатков Стивена и мысленно возмущался недостойным поведением отпрыска почтенного семейства Фарино.
