Люси Дейн - Подари мне любовь
Голос у элегантной незнакомки был низкий, чуть хрипловатый, тон очень уверенный. Глаза голубые, как незабудки на дорогом фарфоре, выражение их было спокойно, от внешних уголков глаз веером разбегались тончайшие морщинки. Кончики губ дамы были приподняты, в них чудился намек на улыбку.
— Да, мэм. Желаете что-то заказать?
— «Виски-тодди», пожалуйста, если у вас готовят такой коктейль.
— Наш бармен заболел, но я могу смешать напиток сама, — любезно произнесла Дженни. Ник, обычно колдовавший в баре, действительно умудрился в такую жару подхватить простуду. Всему виной было его пристрастие к ледяной минеральной воде. — Вам виски с простой водой или с содовой?
— С содовой.
— Немного сахарного сиропа и кружок лимона, так? И греть, насколько я понимаю, не нужно?
— Верно, — одобрительно кивнула дама, — ведь сейчас не зима. Оказывается, вы специалист, — добавила она с улыбкой.
— Ну, кое-что умею… — Дженни удалилась, чтобы приготовить коктейль, и вскоре вернулась, неся бокал на маленьком подносе. — Прошу, мэм.
— Благодарю. — Взгляд посетительницы был устремлен мимо Дженни.
Машинально обернувшись, она увидела только что вошедших в ресторан и направлявшихся к сцене трех музыкантов, среди которых был и ее отец.
— Привет! — махнула Дженни рукой.
— Здравствуй, малышка.
— Фил Прайс, — изрекла элегантная дама.
Дженни быстро взглянула на нее.
— Вы знаете Фила?
— В некотором смысле… Дженни. — Загадочно улыбнувшись, незнакомка отпила из бокала.
Серые глаза Дженни расширились от удивления. Она машинально убрала за ухо темную прядку волос, выбившуюся из закрепленного модной пластмассовой заколкой узла на макушке.
Интересно, кто эта женщина?
В следующую минуту, осененная догадкой, Дженни опустила взгляд на карточку, прикрепленную металлическим зажимом к карману ее блузки. На прямоугольнике картона было черным по белому напечатано: «Дженнифер Прайс».
Вот и весь секрет, подумала Дженни. Кроме того, дама могла услыхать, как кто-то называл меня по имени. Равно как и моего отца.
Незнакомка внимательно следила за сменой выражений на лице стоявшей перед ней девушки.
Дженни тряхнула головой и спросила:
— Желаете что-нибудь еще?
— Да. Стаканчик виски, на сей раз чистого. Есть у вас «Джек Дэниелс»?
— Найдется.
Дама раскрыла меню и пробежала взглядом названия блюд.
— Принесите также филе осетра под белым соусом с крабами и листовым салатом. И, пожалуй, бокал шабли. В моем возрасте приходится думать о здоровье, знаете ли!
Дженни так и не поняла, к чему относится последнее замечание странной клиентки — к заказанному блюду или к спиртному.
Она передала Стиву заказ, потом сходила в бар, вновь вернулась к раздаточной стойке, подхватила нагруженный поднос и направилась к посетительнице. Стоявший перед той бокал уже опустел.
— Чудесно, — негромко произнесла незнакомка, поближе к себе придвигая стаканчик с виски. Потом, пока Дженни ставила тарелки на стол, раскрыла сумочку и что-то вынула оттуда. — Спасибо, детка. А сейчас взгляни-ка на это.
Дженни почти машинально взяла протянутый предмет, который оказался черно-белой фотографией. Взглянув на снимок, она вздрогнула: на нее смотрело ее собственное изображение.
— Что это? Откуда у вас мое фото?
Незнакомка не спеша подцепила вилкой ломтик осетра и отправила в рот.
— Удивительно, правда? Просто одно лицо. Очень легко спутать.
— Какое лицо? Кого спутать?
— Тебя и Эстер. Посмотри повнимательнее.
Дженни перевела взгляд на фотографию. Портрет явно был выполнен профессионалом, возможно в фотоателье. Но Дженни никогда не пользовалась услугами фотографа. В детстве ее снимал отец, потом друзья. Она часто ходила с распущенными волосами, как было запечатлено на снимке, но никогда не закрепляла их заколками на висках.
Вдобавок карточка была черно-белой, а все фотографии Дженни — цветными. За исключением разве что пары-тройки снимков, относящихся к периоду младенчества. А здесь Дженни выглядела лет на двадцать… если только это в самом деле была она.
Дженни перевернула карточку и увидела два почти незаметных, похожих на водяные знаки слова: «Дейтон бразерс». И цифры — единицу, девятку, шестерку и четверку. Вероятно, первое являлось названием фотоателье, а второе означало, в каком году был сделан снимок. В тысяча девятьсот шестьдесят четвертом.
Дженни тогда еще и в помине не было.
Ее мобильный телефон снова подал сигнал. Увлеченная исследованием загадочной фотографии, Дженни вздрогнула, затем нехотя поднесла трубку к уху.
— Да? Слышу. И по инфекционным болезням тоже? Хорошо. Да, поняла, оба конспекта! Фей, извини, я на работе. — Она повернулась к незнакомке. — Простите.
— Ничего, — улыбнулась та, поднося к губам бокал с вином.
Дженни еще раз осмотрела снимок с обеих сторон.
— Может, объясните, что все это значит? Что за девушка здесь изображена?
— А ты не догадываешься?
Дженни немного подумала, потом неуверенно покачала головой.
— Нет.
— Это твоя мать. Настоящая, — многозначительно добавила дама. — Ей здесь девятнадцать лет.
— Моя… — Не договорив, Дженни умолкла.
Неужели это правда?
Выходит, мама не грезила, утверждая, что Дженни не родная ее дочь. Убедившись, что жить ей осталось недолго, Мэнди призналась, что вместо Дженни должна была растить сына. Потому что в тот памятный день, когда Фил Прайс понял, что ему не попасть в Лондон на концерт любимой группы «Пинк Флойд», куда он стремился всей душой, его молоденькая жена Мэнди родила мальчика. Только счастливый папаша остался в неведении относительно пола ребенка.
Впрочем, счастливым его тогда можно было назвать лишь с большой натяжкой. Он пришел в ярость, сообразив, что поездка в Лондон срывается.
Однако Дженни до нынешнего дня воспринимала рассказ матери как плод больного воображения. Ей казалось, что мама нарочно сочинила эту безумную историю, чтобы в очередной раз пожаловаться на то, с каким черствым, эгоистичным и вспыльчивым человеком ей пришлось прожить лучшие годы жизни.
— Но ты не думай, солнышко, я всегда любила тебя, как родное дитя. Хотя точно помню, когда схватки у меня кончились, акушерка показала мне мальчика, — говорила мать сидящей на ее больничной койке Дженни.
В молодости Мэнди была очень даже миленькой, но многочисленные хвори быстро изнурили ее. Светлые кудри Мэнди — некогда упругие и живые — потом потускнели и безжизненно висели вдоль лица.
— Я тоже тебя люблю, мам, — сказала Дженни, поглаживая ее исхудалую руку.
