Надин Арсени - Миленький ты мой...
Вадим помог Тане избавиться от клетчатой куртки и усадил ее на тахту, — больше сесть было не на что, за исключением вращающегося кресла, стоявшего у письменного стола. Он придвинул к своему ложу низкий столик, смахнув с него кипу газет и журналов, поставил на освободившееся пространство бутылку виски и два стакана, сел рядом с Таней.
На мгновение у нее возникло инстинктивное желание встать или, по крайней мере, отодвинуться, но она осталась на месте, поймав все понимавший, чуть насмешливый взгляд Вадима, и побоявшись обидеть его или показаться законченной дурой.
Крепкая янтарная жидкость, которую они потягивали, не торопясь, успокаивающее ощущение дружеского участия и надежности сидевшего рядом с нею мужчины, возможность говорить с ним на родном языке, породили в Таниной душе неодолимую потребность выговориться. Она и сама не подозревала, как в этом нуждалась. Вадим слушал ее молча, почти не задавая вопросов. Когда она окончательно замолкла, он осторожно положил ее голову себе на плечо и вполголоса запел протяжную русскую песню, которую в детстве напевала ему мать. Вслушиваясь в его мягкий хрипловатый голос, отдавшись во власть его мерному покачиванию в такт неспешной мелодии, Таня прикрыла глаза и представила себе заснеженную дорогу.
Через четверть часа Вадим осторожно уложил спящую Таню на тахту, прикрыл ее ноги стареньким пледом. Стараясь не шуметь, он достал из стенного шкафа матрац и бросил его на пол рядом с тахтой, медленно растянулся на нем, предварительно заведя будильник. Впрочем, без него можно было и обойтись, — Вадиму все равно так и не удалось уснуть.
Новая жизнь Тани напоминала бешеный водоворот. Утром следующего дня, приехав в редакцию вместе с Вадимом, она была ошарашена шквалом приветствий и поздравлений, обрушившихся на ее, совершенно к этому не подготовленную, голову. Поощрительно похлопывая ее по плечу и беспорядочно жестикулируя, новый Танин шеф протянул ей свежий выпуск газеты, вся первая полоса которого была занята сделанными ею накануне фотоснимками.
Уже через полчаса она получила от Дэдэ новое задание и свой первый аванс — в кассе редакции. Привезя в газету вновь отснятый материал, она обнаружила в холле Вадима, поджидавшего ее с сигаретой в зубах. Всю вторую половину дня они посвятили устройству Тани на новом месте — в недорогом отеле Латинского квартала. Вечером, после ужина все в том же журналистско-артистическом ресторанчике, где ей пришлось принимать бесконечные, но безусловно искренние, поздравления, Вадим отвез ее домой и деликатно простился, не поднимаясь в номер.
Оставшись одна, Таня поняла, что теперь ей предстояло научиться одному из труднейших искусств — искусству одиночества.
Поборов искушение прибегнуть к спасительной поддержке виски, которое можно было бы заказать в баре, Таня разделась и легла в постель. День был настолько утомителен, так полон впечатлений, что она слишком устала, до такой степени, что не могла заснуть.
Таня впервые видела себя отстраненно, со стороны, глазами других людей, словно в объектив собственной фотокамеры. Она должна была признаться себе, что эта новая Таня была ей весьма симпатична. А как бы отнесся к ней в новом качестве Марсель? — эта мысль обожгла ее, заставила вздрогнуть, словно внезапный удар кнутом.
13
Сознание медленно возвращалось к Марселю вместе с воспоминаниями о том, как закончился вчерашний вечер. Ему не хотелось просыпаться, — он боялся взглянуть в глаза Тане. Тем не менее, он заставил себя перевернуться на живот, протянуть руку туда, где обычно спала она, свернувшись клубочком, натянув одеяло до самого подбородка.
Его рука нащупала пустоту. Он раскрыл глаза и рывком сел, испуганно оглядываясь вокруг. Он прошелся по комнате, спустился в гостиную, забежал на кухню, исходил вдоль и поперек парк, крича ее имя. Тани нигде не было, и никто не знал, куда она исчезла. Все ее вещи оставались на своих местах, и Марсель пытался обмануть самого себя надеждой на то, что она скоро вернется, хотя чувствовал, что это не так.
Старый барон тоже бродил по дому, как неприкаянный. По молчаливому согласию они не обсуждали случившееся, но Марселю становилось еще невыносимее при виде опущенных плеч отца.
К вечеру, так и не дождавшись Таню, он заперся в своей комнате, прихватив с собой бутылку коньяка. — Господи, какой же я дурак! — самобичевание не приносило ему облегчения, но было хоть каким-то занятием. — Ну зачем мне понадобилось таскать ее на эти ритуальные сборища? Как я мог выпустить из головы неуемную похотливость старого Версенжака? Надо же было додуматься усадить его рядом с нею!
Марсель обхватил голову руками и, раскачиваясь, как маятник, из стороны в сторону, тоскливо запел, почти завыл:
Миленький ты мой,
Возьми меня с собой…
У него перехватило дыхание, и он рухнул в постель, зарывшись лицом в подушку.
На следующий день, встретившись за завтраком с Марселем, лицо которого носило следы бессонницы и злоупотребления коньяком, старый барон сообщил ему о том, что после обеда ждет появления частного детектива. Сначала эта идея показалась Марселю столь же фантастичной, сколь и нелепой. Он залился истерическим смехом, скоро перешедшим в конвульсивные всхлипывания. Однако, взяв себя в руки и поразмыслив, он решил, что хуже не будет, хотя и поймал себя на том, что предпочитает оставаться в неведении, так как боялся узнать самое худшее.
Старый барон сам встретился с человеком в длинном плаще, занимавшимся частным сыском. Уже к вечеру стало известно, что если Тани не было в живых, то об этом ничего не знали в парижских моргах или комиссариатах. Проверка отелей и пансионов должна была занять несколько дней; на результаты можно было рассчитывать только в том случае, если Таня остановилась в одном из них под своим собственным именем.
В эти дни Марсель понял, что не умеет ждать. Он бесцельно слонялся из угла в угол, то и дело снимая трубку мертво молчавшего телефона, сам не зная зачем. Он неистово раздирал себе душу, обвиняя себя во всем происшедшем.
Алкоголь не приносил ему облегчения, но он пил без конца, словно поддавшись инстинкту саморазрушения. Марсель давно потерял счет времени. Единственной вехой стали для него телефонные звонки детектива, который давал знать о себе утром и вечером, ради того, чтобы сообщить, что расследование пока не принесло результатов, но он безусловно находится на верном пути.
Все это не могло продолжаться бесконечно, и вряд ли закончилось бы благополучным образом, но однажды под вечер, когда Марсель тупо сидел в своей комнате, уже изрядно нагрузившись и монотонно напевая Танину песню, которая стала лейтмотивом его существования, в его замутненное сознание ворвался звук автомобильного гудка, раздавшийся под окном.
