Павел Шорников - Тебя не заменит никто
— А муж? Что же он жену на брата бросил?
— Муж? Объелся груш! — Влада засмеялась. — Он сейчас в Америке. Работает акулой Уолл-стрита.
— То есть брокером.
— А ты что здесь делаешь, между прочим? — спохватилась она. — Ты что, следил за мной? — И вновь короткий смешок.
— Следил… Нет, не следил. Ты думаешь, здесь что происходит? Здесь — поминки по российскому кино. Я был ему не чужой. Меня пригласили почтить его память… Как ты смотришь, Владик, на предложение улизнуть отсюда?
Костя положил руку на ее бедро, но тут же убрал и угрюмо замолчал.
— Что этому хмырю надо? — подошел к стойке Михаил.
Бармен быстро спрятал несколько бутылок.
— Это Костя. Не чужой человек в кино.
— Он тебя лапал?! — Миша недружелюбно разглядывал скучающего Костю.
Парочки, сидевшие рядом, торопливо покидали свои места.
Влада тоже поднялась.
— Лапают в переполненном автобусе, — сказала она. — Пойдем домой. Что-то мне от этого рок-н-рая нехорошо.
Михаил еще раз сурово взглянул на Костю и повел Владу к выходу.
Она шла и повторяла про себя два слова: не оглянусь! Но в последний момент не выдержала и оглянулась.
9
С утра на город спустился туман. Это был первый нью-йоркский туман на памяти Кирилла. И притом самой высшей пробы (в пяти метрах уже ничего не было видно), прямо так и хотелось взять и шлепнуть на него: сделано в Америке.
Такси, в котором ехал Кирилл, на самом деле не ехало, а ползло. Водитель включил фары, но это мало помогло.
— Похоже на конец света, — заметил он.
Открыв рот, таксист уже не смог его закрыть. Он стал подробно рассказывать, кто он, откуда, за какую бейсбольную команду болеет, не обращая внимания на Кирилла, как будто рассказывал все это самому себе.
Кирилл честно пытался слушать таксиста — тот сыпал незнакомыми словечками, и в другое время Кирилл не успокоился бы, пока не вытащил из таксиста весь его словарный запас. Но сейчас он только вежливо кивал, а сам думал о своем.
Да, сегодня день был особенный, и туман здесь ни при чем. Сегодня его — Кирилла — день рождения. И ехал он не куда-нибудь, а на свидание с женой… в Александровском саду…
“Муж! — писала Влада. — Мой дорогой супруг! Или, как там говорят у вас в Америке: мой медовый! Хочешь верь, хочешь не верь, а свидание состоялось. Я была там, где ты мне велел, как послушная и любящая жена, в то время, в которое ты велел, и… мне понравилось. Поздравляю, мой медовый, идея оказалась плодотворной, и с меня причитается. Так и быть… Приснюсь тебе в ближайшую ночь. Явлюсь к тебе, как капуста, надев сто одежек, чтобы ты получил стократное удовольствие, раздевая меня.
Медовый мой! Хочу сделать тебе подарок. Приходи в свой день рождения в Александровский садик, сядь на нашу скамеечку (это место на карте Нью-Йорка отмечено у меня флажком) и сосредоточься. Я приду. Ты почувствуешь это… Но… (ничего не могу поделать). Условие то же: ты не должен оборачиваться, что бы ни случилось. Если обернешься, можешь потерять меня навсегда…"
Александровским садом они с Владой называли Центральный парк.
В этом парке Кирилл был на следующий день после приезда. Марк Шварц устроил ему большую обзорную экскурсию.
— Хочу, чтобы Нью-Йорк у тебя из ушей полез, елы-палы, — сказал он и добился своего.
Начало было хорошим. Марк привез его на угол Пятой авеню и Восемьдесят второй улицы — в музей Метрополитен. Они поднялись по главной лестнице на второй этаж и пошли прямо, никуда не сворачивая. Кирилл увидел картины Рембрандта, Рафаэля, Боттичелли, Эль-Греко, Веласкеса. Сразу повеяло Питером… Эрмитажем…
— Знаешь что, — сказал Шварц, когда они вышли из музея, — чего мы топчемся в центре? Будет время, ты здесь сам все облазишь. Давай-ка я тебе покажу дно! Район между Сто десятой и Сто восемнадцатой улицами!
И он повез Кирилла в Гарлем. Там они очень долго искали приключений, заходя в кафешки, бары и клубы, в которых так и не встретили ни одного “белого”. Хорошо кончиться это не могло, но, к счастью, все обошлось. Их никто не тронул, хотя косые взгляды они ощущали на себе постоянно.
Потом были Бруклин, Гудзон, Брайтон-Бич…
Когда под конец обзорной экскурсии они переплывали на пароме бухту, чтобы попасть с Манхэттена на Стейтн-айленд, и с палубы смотрели на парад небоскребов, словно напоказ выставленных вдоль побережья, Кирилл уже ничего не чувствовал. Смотрел так — для справки. Но потом часто вспоминал увиденное. И небоскребы задним числом казались ему огромными “неправильными” воздушными шарами, которые парили в закатном небе: подуй — и они улетят…
Очень похоже он воспринял Нью-Йорк, когда самолет шел на посадку. Была плотная облачность. Самолет, словно речная галька, брошенная опытной рукой, сделал с десяток “блинов” по поверхности облаков, как по поверхности воды, и вдруг нырнул на глубину. Нью-Йорк прыгнул навстречу, будто индеец из засады. И в этот момент солнце пробило облака и обрушилось на Манхэттен…
Словно именинный пирог со свечами! — подумал тогда Кирилл.
— Один? Без жены? — встретил его в аэропорту Кеннеди Марк Шварц, как будто они расстались только вчера и прилетел Кирилл не за чем-нибудь, а чтобы скоротать пару свободных деньков.
Уши у Марка в самом деле оказались трубочкой. Михаил был прав. А в остальном от Марка, которого знал Кирилл, ничего не осталось. Еще разве что глаза…
Шварц безобразно растолстел, от чего казался ниже ростом. К тому же он стал до невозможности развязным.
— Какой у нее номер сисек? — расспрашивал он о Владе. — А у тебя стоит? Все нормально? Она довольна тобой?..
Говорили они друг с другом исключительно по-русски. Хотя Кириллу не терпелось с порога пустить в ход свой английский.
— Наломаешь еще язык, елы-палы, — сказал Марк. — Знаешь, как по всему русскому тоскую! Тут на Уолл-стрит услышал, как двое матом ругаются, — хорошо так стало!.. Одиноко здесь, Кирилл.
Первое время Кирилл жил у Шварца.
— Приучайся экономить, — учил его Марк, — это — по-американски. Живи у меня, пока я тебя не выгоню.
Но Кирилл ушел сам.
Недели через три он снял неподалеку двухкомнатную квартиру — Марк оказался слишком беспокойным хозяином.
Во-первых, выяснилось, что он здорово закладывает. Кирилл попил с ним первую неделю, а на вторую вспомнил, что приехал в Америку не затем, чтобы пить русскую водку, не просыхая. И во-вторых… Марк не мог пить без женщин. И не мог пить с одной и той же больше одной ночи подряд.
Чуть ли не каждый вечер он приводил в дом новую проститутку, а то и двух, и гудел до утра.
