Лора Бигелоу - Компаньонка
Марко Санти — так представился неведомый спаситель — нашел Клариссу, как и предполагалось, во Дворце Дожей, где она благополучно заблудилась и на что-то отвлеклась. Марко предложил ей помощь, и неугомонная тетка Дэвида Стила немедленно — как это делают все на свете маленькие девочки — сочинила сложнейшую историю о мрачном и суровом опекуне (Стенли Рочестер), который не позволяет несчастной жертве (Кларисса Стил) посмотреть город ее мечты (Венеция). История, как подозревал Стенли, изобиловала мрачными подробностями Клариссиного заточения, но надо отдать Марко должное, он пересказал ее без тени насмешки над Клариссой, наоборот, отдавая дань искреннего уважения к ее таланту рассказчицы.
Короче говоря, Марко стал их гидом по Венеции, и даже когда вернулся Дэвид, никто не заподозрил того, что следовало предположить в первую же очередь.
Кларисса Стил насмерть влюбилась в Марко Санти.
Он ездил с ними в Рим, Флоренцию и Неаполь, а в Бриндизи распрощался, причем Кларисса рыдала, а сам Марко выглядел совершенно искренне расстроенным. Мрачное настроение Клариссы сохранялось до первого же порта, а потом она вновь повеселела, хотя что-то в ее поведении изменилось. Скажем так, теперь она все чаще «играла в принцессу».
Гром грянул уже дома. Позорный гром, Дэвид ненавидел вспоминать это. Наибольшее отвращение ему всегда внушала мысль о том, что кто-то считает для себя возможным читать чужие письма. Однако в тот летний день в Мэнор-Стил шла грандиозная уборка, и горничная чистила камин в комнате Дэвида. Когда из трубы на нее выпал огромный пластиковый пакет, набитый бумагами, она, естественно, отнесла их хозяину. Камин-то его!
Это были письма Марко Санти. Откровенные признания в страстной любви, призывы бросить все и отдаться зову сердца и плоти, обещания и посулы. Дэвид начал читать машинально, а потом не мог остановиться, словно липкая паутина опутывала его, не давая встать, отодвинуть от себя чужие любовные послания.
Довольно быстро стало ясно: Марко Санти старательно и осторожно завлекал в свои сети простушку Клариссу. О том, что его намерения были отнюдь небескорыстны, говорило то, что почти в каждом письме он очень тонко и ненавязчиво напоминал ей, что она взрослая женщина, у которой есть собственные и немалые средства, чтобы начать новую, изумительную жизнь рядом с человеком, который ее боготворит.
Потрясенный Дэвид Стил взял себя в руки и начал действовать.
8
Прежде всего, он навел справки в полиции, подключив Интерпол. Ничего серьезного, к счастью, за Марко не водилось, но зато неожиданно пришел ответ на запрос из Франции. В нем говорилось, что некий Марк Туссен был привлечен по подозрению в краже драгоценностей из номера одной богатой пожилой американки, но вскоре отпущен, так как женщина сама забрала свое заявление. По приметам Марк Туссен был очень похож на Марко Санти, фигурировавшие же в описании усы можно было не учитывать — усы сегодня есть, знаете ли, а завтра…
Привлекало также и то, что обе фамилии — Санти и Туссен — переводились примерно одинаково: Все Святые.
Ну а когда полгода назад в Лондоне объявился некий Маркус Олсейнтс (Все Святые!) — все вопросы отпали сами собой.
Дэвид был не на шутку встревожен, прежде всего тем, как вела себя сама Кларисса. При малейших попытках поговорить на эту щекотливую тему она замыкалась, а то и становилась агрессивной, и это лучше всяких других доводов доказывало, что ее чувство к красавцу-альфонсу не прошло.
Маркус Олсейнтс вел себя тихо, попыток навязать свое общество не предпринимал, а корреспонденция — что ж, Дэвид в любом случае не собирался опускаться до перлюстрации. Единственное, что он себе позволил предпринять в данном направлении — строго-настрого предупредил Стенли Рочестера, чтобы тот внимательнейшим образом просматривал обратные адреса на приходящих конвертах. Не вскрывать, понятное дело, но при малейшем подозрении извещать Дэвида Стила.
Предстоящая поездка была некстати — хотя когда же она будет кстати, если Кларисса вбила себе в голову эту романтическую страсть, и никаких гарантий, что скоро это закончится? У Дэвида Стила не было никакого опыта в воспитании детей, однако он смутно, интуитивно догадывался: если просто запретить Клариссе всякое общение с мерзавцем-брюнетом, она быстренько домыслит в своем романе тирана-племянника и примется за дело с удвоенной силой.
Дэвид жалел вовсе не ее деньги. Разумеется, как любой успешный бизнесмен, он богатство уважал и умел зарабатывать, но на первом плане была тревога за Клариссу. У него волосы становились дыбом при мысли о том, что какой-то бессердечный негодяй может обидеть его тетку, это большое дитя с добрым сердцем и бестолковой головкой…
Теперь же, после приезда Грейс Колмен в Мэнор-Стил и поцелуя в библиотеке, означенная поездка становилась еще более некстати…
Телефонный звонок прервал эти невеселые мысли.
Ранним утром, отдав последние распоряжения Стенли Рочестеру, Дэвид Стил с тяжелым сердцем уехал в аэропорт.
Грейс лежала на спине, накрывшись простыней, и невыразимо страдала от стыда.
Вчерашний поцелуй, погрузивший ее сначала в состояние некоторого транса, а потом ужаснувший и расстроивший на всю ночь, снился ей до самого утра, поэтому проснулась она с ощущением катастрофы.
Как спуститься вниз и посмотреть в лицо Дэвиду Стилу? Как выдержать понимающий и слегка презрительный — в том, что презрительный, Грейс не сомневалась — взгляд Стенли Рочестера? Немыслимо, невозможно, слишком стыдно.
Уже ясно, что ее пребывание здесь окончено. Дэвид Стил наверняка будет корректен и сух, выдаст ей конверт с деньгами — фу, гадость! — а потом отдаст распоряжение дворецкому, наклонит безукоризненный пробор на полдюйма в знак прощания, и все закончится. Она вернется в маленькую квартирку к Кларе и будет умирать пару дней от стыда и тоски, а потом поползет, как побитая собачка, домой, к маме…
Мама! Ей надо позвонить! Или уж сразу из Лондона?
В этот момент распахнулась дверь, и в комнату ворвалась Мэри-Энн с подносом. Единственной данью уважения к распоряжению хозяина насчет того, чтобы не тревожить мисс Колмен, было то, что ворвалась Мэри-Энн на цыпочках. Фактически это ничего не изменило, потому что вместе с рыжей балаболкой в комнату ворвалось прямо-таки облако положительной энергии. В одно мгновение поднос оказался на тумбочке, шторы разлетелись, словно крылья театрального занавеса, приоткрылась фрамуга, и в комнату полился морозный свежий воздух. Мэри-Энн скосила хитрый глаз на Грейс, увидела, что та не спит, и с явным облегчением затараторила:
