Рената Лонг - Расчетам вопреки
— Уж и не знаю, как сказать подипломатичнее, — изрек Джефри, приглядываясь к сестре, — но ты, малышка, выглядишь не очень-то хорошо. Ты здорова?
— Вполне, — упрямо произнесла Флоримел, игнорируя лихорадочное биение сердца. — Совершенно здорова.
Джефри перестал улыбаться.
— Ты уверена?
Она сделала глубокий вдох, тяжело сглотнула. Странное ощущение оставило ее так же внезапно, как и появилось.
— Конечно, уверена, — сказала Флоримел, откидываясь на спинку стула.
Она осталась довольна своим спокойным прохладным тоном — именно так доктор Спенсер разговаривает с пациентами, когда нужно держать под контролем собственные эмоции. Сейчас явно такой случай.
— Знаешь, смотрю я на тебя, и мне кажется, что ты несколько осунулась, — заметил Роберт, опуская газету и снимая очки для чтения. — Может, ты подхватила какую-нибудь инфекцию?
— Ничего я не подхватила, — возразила Флоримел с глупым смешком.
— Ну, тут никогда нельзя сказать наверняка, — произнес отец тоном умудренного старца. — Где и водиться микробам, как не в кабинете врача?
— Ой, ну просто бабушкины сказки какие-то, — фыркнула Флоримел и небрежно отмахнулась.
— Но всем известно, что врачи — самые плохие пациенты, — вмешался Джефри.
— Всем известно, — насмешливо повторила Флоримел и скептически посмотрела на брата. — Звучит ужасно научно.
Роберт сложил газету.
— Тебя лихорадит?
— Нет, — ответила Флоримел и сухо рассмеялась. — У меня нет температуры, и я не больна. Но если вы от меня не отстанете, я вернусь обратно в постель.
— Кто к тебе пристает, дорогая?
Все трое оглянулись на голос: Милдред вошла в столовую, надевая через голову передник. Флоримел никогда раньше не испытывала такого сильного облегчения при виде матери, как сейчас.
— Они меня обижают, — пожаловалась она, когда Милдред наклонилась обнять дочь. — Стоит мне выйти к столу нечесаной, как они поднимают шум, словно я зарезала кого-то.
Милдред выпрямилась и вопросительно посмотрела на мужчин.
— Кто тут обижает мою малышку?
— Я всего-навсего указал нашему доктору на то, что у нее больной вид, — заметил Джефри.
Милдред сделала шаг назад и встревоженно спросила:
— Ты болеешь?
— Не болею я, — ответила Флоримел, раздраженно выдохнув.
— Температуры нет, — объявила Милдред, положив ладонь на лоб дочери.
— Я всего лишь не выспалась, вот и все, — откликнулась она и сняла руку матери со своего лба.
— Еще бы, надо было дольше подушками драться, — ехидно заметил Джефри.
Милдред одарила сына недоуменным взглядом.
— Какими подушками?
— Никакими! — отрезала Флоримел. — Температуры у меня нет, насморка тоже. Вообще ничего. Я прекрасно себя чувствую.
Милдред подняла за подбородок лицо дочери и внимательно пригляделась.
— Лично я совершенно не понимаю, о чем говорят наши мужчины. По мне, выглядишь ты прекрасно. — Мать прищурилась. — Я бы даже сказала, просто сияешь.
— Ух ты, сияет! Интересные дела, — произнес Джефри, подняв бровь. — Может, нас кое о чем теперь поставят в известность? Не собираешься ли ты сделать торжественное заявление?
Флоримел изо всех сил попыталась сохранить на лице улыбку, чувствуя, однако, как по спине бегут мурашки. Джефри всего лишь подразнивал сестру, не имея никакого понятия о том, что его догадки соответствуют истине.
— Я вас тоже очень люблю, — сухо ответила она, бросив на брата и на отца холодный взгляд. — Да вы и сами это знаете.
Милдред рассмеявшись похлопала дочь по щеке.
— Уж если это не сигнал к началу завтрака, то я и не знаю, что это. — Она направилась в кухню. — Хороший завтрак улучшает самочувствие.
— Смотри-ка, кого мы нашли в коридоре! — объявила тетя Джейн, входя в столовую рука об руку с Брайаном и Рэндаллом. — Вот вам голодный зять, накормите его.
Флоримел обернулась и поймала взгляд Рэндалла. Неожиданно она увидела свое старое платье и нечесаную шевелюру в новом свете. «Муж» еще спал, когда она поднялась, что вряд ли было случайностью: вчерашний день и прошедшая ночь дались им нелегко. Сражение на подушках помогло избавиться от неловкости лишь на некоторое время. Они по очереди воспользовались ванной, пожелали друг другу спокойной ночи и тут поняли, что напряжение никуда не делось, напротив, только возросло. Если бы за годы учебы Флоримел не обзавелась привычкой засыпать когда угодно и где угодно, она бы и глаз не сомкнула. Но по крайней мере, ночью было темно. Встретиться же с Рэндаллом при свете дня Флоримел была не готова, поэтому и сбежала из спальни, прежде чем он проснулся.
— Всем доброго утра, — сказал Рэндалл, поднимая руку в знак приветствия. Потом перевел взгляд на Флоримел и улыбнулся: — Доброе утро.
— Ой, да ладно, чего смущаться! — воскликнула тетя Джейн. — Неужели присутствие родственников помешает мужу поцеловать жену?
Очень хорошо, что милая тетя оказалась вне пределов досягаемости племянницы, а то бы та ее немедленно удушила. Флоримел вдруг захотелось отмотать день на начало, чтобы все было иначе: потому что пока все происходящее больше напоминало дурной сон. Но самое скверное это то, что Рэндалл — вид у него был такой же смущенный, как, наверное, у самой Флоримел, — направился к ней.
— Доброе утро, — снова сказал он, опуская руку на ее плечо и целуя в макушку.
Флоримел подняла на него глаза, жалея, что не может извиниться за своих родственников.
— Доброе утро.
6
Рэндалла тошнило от мысли, что выражение лица Флоримел — результат его поцелуя. Его самолюбие и так было ущемлено: она его не вычислила, даже когда узнала полное имя. Хотя анонимность доставляла Рэндаллу определенное удовольствие, он все же не переставал гадать: а задумывается ли Флоримел о нем, о его прошлом, откуда он пришел и куда идет? Неужели ей нисколько не любопытно, как он оказался в охране клиники?
Похоже, нет. Раз она посмотрела на него так, будто он — лягушка, поцеловавшая принцессу.
Ночь — бесконечно долгую и мучительную — Рэндалл провел отвратительно. Он лежал в темноте и прислушивался к тихому, ровному дыханию молодой женщины, пока кровь не зашумела у него в ушах и в мозгу не начали вспыхивать и гаснуть видения. Глаза Флоримел, ее вздернутый подбородок, солнечный свет, запутавшийся в ее волосах, полные губы.
Рэндалл вспомнил, какая нежная у нее рука, как она смеется, как загорелись у нее глаза — от гнева, когда кузина Синди попыталась флиртовать с ним. Звуки и образы мелькали в сознании, как в калейдоскопе, превращая его кровь в огонь, а здравый смысл — в ничто.
