Дороти Иден - Винтервуд
А Дэниел? Как он отнесется к подобному известию? Лавиния сжала руки, ощутив противный слой пыли на своих ладонях и вздрогнув от отвращения и отчаяния. Дэниел не должен знать. Она не могла смириться с тем, что он может узнать. Она высоко вскинула голову, и лицо ее приняло жесткое выражение. Может, еще самого Джонатона Пита ждет сюрприз, когда он убедится, что ею не так уж легко манипулировать. Он забыл, что, после того что она пережила, ее непросто запугать или довести до слез. Если нужна будет ложь, она прибегнет к ней без всяких угрызений совести. Пусть сам убедится, что шантажировать ее невозможно.
Но все-таки, что именно у него на уме?
Не успел Джонатан удалиться, как в дверь позвонили.
Наверное, Шарлотта пришла посмотреть, закончила ли она работу, а также нанести второй ежедневный визит тетке.
Фернанда прошлепала через зал в своих просторных не по ноге домашних туфлях.
Дверь отворилась. Раздался голос Дэниела:
— Я пришел за мисс Херст, Фернанда.
Лавиния начала торопливо вытирать лицо, мокрое от слез.
— Вы закончили, мисс Херст? — Дэниел остановился в дверях. — У моей жены сильно болит голова, поэтому я пришел за вами. Я только поднимусь на минуту наверх засвидетельствовать свое почтение контессе. Мы собираемся выехать из Венеции в следующий понедельник. Я заказал билеты и номера.
Старый дом снова ожил. Лавиния просидела на сундуке, пока Дэниел не спустился вниз. За этот краткий промежуток времени она ясно поняла, что ничто никогда не заставит ее признаться в своем прошлом. Она так горячо желала, чтобы он думал о ней хорошо!
Потом он снова показался в дверях. Он, не улыбаясь пристально смотрел на нее своими слишком проницательными глазами.
— У вас на щеках подтеки, мисс Херст. Это от жары?
Лавиния широко раскрыла глаза, страстно желая, чтобы слезы ее высохли.
— Да, ужасно жарко. Я пыталась открыть ставни, но стало только хуже. Но я упаковала все, до последнего носового платка, несмотря на то что меня отвлек от дела мистер Пит.
— Что ему было нужно? — голос Дэниела перестал быть доброжелательным.
— Он пришел навестить свою тетку.
— Вы замечали, мисс Херст, как часто постели умирающих становятся местом сборища целых семейств?
— Мне редко приходилось бывать у постели умирающих, мистер Мерион.
— Да, конечно. Ну что ж, старая дама, по-видимому, любит мистера Пита, по крайней мере, меня уверяет в этом моя жена. Так что, полагаю, вреда он не причиняет. Интересно, смогу я как-нибудь втолковать Фернанде, что мы хотели бы выпить чаю с лимоном? У вас усталый вид.
Лавиния собралась было запротестовать, но потом с благодарностью согласилась:
— Это было бы очень приятно, мистер Мерион. Признаться, я действительно немного устала.
И опять она забыла, пока его не было, привести себя в порядок, а продолжала неподвижно сидеть в ожидании его возвращения. Он отсутствовал долго, а когда вернулся, в руках у него был поднос с чаем.
— Дом необычный. Тетушка моей жены, судя по всему, весьма эксцентричная особа. По-видимому, она отказывается платить слугам. Ей кажется, что они ее грабят. Ну что ж, к завтрашнему дню останется мало такого, чем грабители могли бы поживиться. — Он сбросил чехол с обитого гобеленовой тканью кресла и сел. — Вам грустно видеть разорение большого дома?
Он понимал, что полосы на ее щеках — следы слез! Он давал ей возможность объяснить эти слезы атмосферой глубокой тоски, которой насквозь был пропитан старый дом.
— Да. Интересно, кто потом будет жить здесь? Хотите, я разолью чай, мистер Мерион?
— Да, пожалуйста. Вероятно, богатые американцы Они начинают открывать для себя Европу и понимать, как приятно жить в домах, которым столетия придали индивидуальный облик. Винтервуд тоже такой. Каждое поколение добавляло к нему что-то свое. Мой дедушка построил бальный зал, прадед разбил парк. Отец довольствовался тем, что привез с собой из Греции и Египта статуи — у нас на террасе стоят сфинксы. Дед построил среди кустарников Храм Добродетели. Он был чудесный старый язычник.
— А ваш вклад в чем состоит, мистер Мерион?
— Пока ни в чем. Но у меня есть кое-какие планы. Моя жена называет их грандиозными. Согласно первоначальным проектам, к дому должно было быть пристроено еще одно крыло. Но до сих пор ни у кого не хватало на это денег.
— И вы намерены взять это на себя?
— Надеюсь, что мне это удастся. Тогда Винтервуд станет одним из самых красивых домов в Англии. Его получит в наследство мой сын, Саймон, а после него — его сын. Я стану предком, известным тем, что построил новое крыло дома. А это в своем роде бессмертие. Вы считаете такой подход ошибочным, мисс Херст?
Лавиния заставила себя оторваться от созерцания его лица. Интересно, появлялось ли на нем когда-нибудь такое мягкое выражение из-за женщины?
— Нет, я не вижу в нем ничего ошибочного.
— Моя жена находит, что я отдаю дому слишком много душевных сил. Она считает, что это стало для меня своего рода религией. Не знаю, так ли уж это плохо.
Шарлотта, наверное, ревнует его к дому. Лавиния мысленно спросила себя: «Может быть, и я испытывала бы на ее месте такое же чувство?»
— Мне просто хочется поскорее увидеть Винтервуд.
— А мне хочется показать его вам.
Глаза их встретились в полутьме.
— Вам надо вымыть лицо, мисс Херст.
— Да. Да, это пыль. И кроме того — жара.
Он продолжал смотреть на нее, а затем спросил:
— Не слишком ли сильно мы вас эксплуатируем? Вы еще не пожалели, что не поехали с той тихой пожилой четой?
Да, с Монками она была бы в безопасности. А сейчас она отнюдь не чувствовала себя в безопасности. Взять хоть Джонатона Пита с его завуалированными угрозами или этого мужчину, который, по своей прихоти то был так внимателен, то полностью игнорировал ее.
— В этом случае я не увидела бы Винтервуд, а это, судя по вашим словам, было бы жаль.
— Вы должны нас остерегаться, мисс Херст, — вдруг заявил он.
— Что вы хотите этим сказать?
— Мы склонны использовать людей в своих целях. — Видимо, он решил, что его замечание не совсем понятно, потому что добавил в пояснение: — Взгляните на себя — вы вся в пыли и в грязи. Вы работаете словно какая-нибудь рабыня.
Лавиния понимала, что он имел в виду вовсе не это.
— Пыль смоется. Я работы не боюсь.
— Да, это я вижу, — медленно произнес он, не пытаясь ничего больше объяснять. — Ну что ж, в таком случае вы намерены смыть пыль, прежде чем мы двинемся в путь?
Говорил он так, будто пытался от чего-то ее предостеречь. Но его предостережение не походило на наглую угрозу Джонатона Пита, в нем звучало что-то вроде нежности и сожаления, которые она будет часто вспоминать — в этом она не сомневалась. Может быть, он предупреждал, чтобы она не влюблялась в Винтервуд, потому что это чувство неизбежно распространилось бы и на его хозяина?
