Лора Брантуэйт - Краски мечты
– Знаешь, у меня в Америке парень, у нас очень серьезные отношения…
– Да? – расстроился Михаэль.
– Да, – без энтузиазма ответила Джина.
– Я бы хотел быть твоим парнем. Но не получится. Да?
– Да. Абсурд. Слишком много «да», и ни одно не приносит радости. Какой абсурд! – Джина схватилась руками за голову.
Какой абсурд! Альберт отложил книгу. Он читал что-то из современной прозы – невнятное, многословное, обрушивающее на читателя поток образов и ассоциаций и претендующее из-за этого на особую эстетическую ценность. Пожалуй, будь он в другом настроении, мог бы даже получить удовольствие от той же самой вещи… Однако некой Виктории Паркер не повезло: Альберту Ридли не суждено было пополнить число поклонников ее таланта.
У него была хандра. Что удивительно, хандра эта была совершенно не октябрьская, напротив, весенняя, именно такая смесь чувств овладевала Альбертом примерно в марте, когда начинали беситься от страсти коты и количество влюбленных парочек на улицах увеличивалось с каждым днем в геометрической прогрессии. Апогей всего этого гормонального безумия обычно и совпадал с самой глубокой точкой беспричинной тоски Альберта Ридли. В это время из «Новой драмы» обычно и уходили те, кто не готов был еще (или уже) позволить себя растоптать во имя великого, но странного искусства. И именно растоптать – не однократно наступить, а так, методично, давить с нажимом на каждой репетиции.
А все оттого, что Альберт чувствовал себя выключенным из жизни. Он сходил с ума от этого чувства. Сначала делал вид, что ему все равно. Что он даже презирает тот бурлящий, с гулом несущийся мимо него поток – поток, не лишенный особой прелести и даже красоты, со всеми этими солнечными бликами, загадочными улыбками на девичьих лицах, запахом талой воды, открывающейся земли и робкими голосками птичек. Потом становилось так тошно, что Альберт почти сходил с ума. Он – один, жесткий, сухой человек, требовательный к себе и к другим, сидит в комнате с большим окном, а за ним, за окном, – всё: и луна, и ветер, и телефонные звонки, и какие-то свечи, ужины при свечах, и чьи-то обиды, и даже – иногда, редко – влюбленные глаза какой-нибудь девчушки, ведь он лидер, а лидеру поклоняются. А он не может выйти из комнаты, даже выпрыгнуть из окна не может, и никогда ему, Альберту, не пережить всего того, что делается за стенами.
Да, у него внутри – тоже мир, другой, напряженно пульсирует, выходит, наполняет отлаженные механизмы спектаклей с четко выдержанным ритмом.
Но один из этих миров не переливается в другой. По крайней мере, так кажется. Весной…
А сейчас октябрь. Но знакомая тошнота подступила к горлу. Не радовала книга, не успокаивали сигареты, Альберт курил очень много, точно была какая-то жажда, хотя бы отчасти утоляемая невыносимым дымом ментоловых сигарет.
Из-за чего? Я так хотел побыть в горах… Я сейчас в горах, пытался здраво рассуждать Альберт, так чего же не хватает? Работы? Ха-ха. К черту работу. Женщины? Которой? Лучше уж работа, чем какая-нибудь дамочка с хищными глазами. Не от одиночества же меня выворачивает наизнанку, право слово…
Альберту вспоминался сегодняшний, точнее уже вчерашний день… И женщины, длинноволосая сексапильная блондинка и та, другая, даже слов точных не подобрать… или не запомнил? Нет, запомнил: высокая, худенькая, кудряшки падают на уши, и глаза светлые, то ли голубые, то ли серые, лучше бы серые – не так банально, и вряд ли линзы… Альберт вспоминал ее пальцы, в испуге и смятении прижатые ко рту, – те самые пальцы, которые за миг до этого выпустили холодный белый ком ему в спину. Смутно как-то вертелось в памяти: желтоватый теплый свет, много деревянного вокруг, и те же самые пальцы неохотно держат длинную изогнутую вилку, неохотно водят ею вокруг румяной выпечки. Девушка, напряженная, сидит напротив, и Альберт уже знает: ее зовут Джина. Он мысленно пробует это имя на вкус: похоже на какой-то сладковатый, теплый, пьяный напиток или на плод с темной кожицей, нагретый солнцем. Он холоден с нею, как со всеми…
Ох какая чушь! Неужели что-то к этой девчонке? Молоденькая дурочка, одна из сотен тысяч таких же молоденьких дурочек, и ни одна из них не читала Кафку! Бред, бред и еще раз бред. Это не может быть вожделением, она не в моем вкусе, а во все остальное я не верю!
Альберт встал и налил себе виски. Обожгло горло. Хорошо.
Он ни разу не пожалел, что поменял номера. Здесь был настоящий маленький дом. Причем дом такой, какой обычно рисуют в мечтах. Надо сказать, что сам Альберт этим никогда не занимался, в смысле – мечтами об идеальном жилище. Но здесь был камин с живым огнем, и шкура на полу, и шкура на стене, а за окнами виден был заснеженный двор и, если приглядеться, горы…
Здесь можно было бы быть счастливым! Так в чем же дело, черт подери?!
Альберт расхохотался, рассыпался нехорошим, сухим, но глубоким смехом. Прошелся по комнате, подложил в камин полено. Его будто гнало, гнало, как волка по лесу, он не мог находиться на одном месте, нужно было что-то делать…
– А вот ни черта подобного! – Альберт сделал несколько глотков прямо из бутылки. По телу волнами растекалось расслабление. – Теперь я слишком пьян, чтобы куда-то идти.
Но душа металась. Альберт пошел с ней на сделку и взялся за телефон. У него даже мысли не возникло о том, что люди, звоня на другой континент, обычно утруждают себя вычислением времени у абонента…
У его бывшей жены был чертовски злой голос. Ее муж, точнее бывший муж, не стеснялся звонить никогда: ни поздней ночью, ни ранним утром. Делал он это редко и, как правило, не вовремя.
– Привет, Анжела.
– Что-то случилось? – В голосе бывшей супруги Альберту почудилась саркастическая надежда. Анжела была мастером тонких интонаций.
– Представь себе, я соскучился.
– Не верю.
– Правильно делаешь. – Пауза. – Я в Швейцарии.
– Уехал навсегда?
– Нет.
– На пару лет?
– На пару недель.
– И ты звонишь, чтобы сказать мне это?
– Да. Я давно не слышал твоего голоса.
– Ты – пьяное чудовище. Не звони мне больше в таком состоянии. – Немая тишина в трубке.
Дисплей сотового посветился еще несколько секунд и погас.
– Хм, – сказал сам себе Альберт и отложил телефон в сторону. Потом упал на широкую нерасстеленную постель, как был, одетый, и погрузился в тяжелый сон. Вместо сновидений были какие-то красноватые сполохи и язычки пламени.
6
– Эй, ты в своем уме?! Что с твоим телефоном? Почему он отключен? Где тебя носили черти?! – Мэган обрушила на Джину кучу вопросов в рекордно короткий срок: та успела только открыть дверь номера.
