Джанис Мейнард - Все золото мира
Когда у нее устали ноги, она присела на стул напротив Пирса. Прошел час. Никки тихо заговорила с ним и в конце концов убедила лечь в постель. Она вывесила на двери номера табличку «Не беспокоить», задернула шторы, прилегла рядом с Пирсом и уснула.
Пирс открыл глаза и уставился в потолок. Сердце у него разрывалось, а голова была странно пустой. Он не мог вспомнить, где находится. Он сел на кровати, увидел Никки, и тут на него обрушились воспоминания. Он стиснул зубы, чтобы не заорать. Он уже выставил себя дураком перед Никки. Она возилась с ним как с ребенком.
Пирс чувствовал физическую слабость, его мысли путались, будто он попал в автомобильную аварию и получил травму головы. Однажды так и было. Он был без сознания почти двое суток. Родители не отходили от его постели, пока он не пришел в себя. Его родители. Вырастившие его мужчина и женщина. Но нет, они не его родители. Их ребенок мертв.
Внезапно ему остро захотелось ощутить чужое тепло, и он взял Никки за руку. Она спала, положив другую руку под щеку. Она была одета и выглядела уставшей.
Держа Никки за руку, Пирс сидел в полутемной комнате и пытался составить план действий. Он взрослый мужчина. У него собственный бизнес. Он привык принимать решения. Есть множество людей, которые ему доверяют.
Казалось, кто-то щелкнул переключателем в его мозгу. Что он станет теперь делать? Поехать ли ему домой? В больницу к Гертруде ему возвращаться не хотелось. При одной мысли об этом он переполнялся отвращением. Может, другой простил бы старуху за то, что случилось. Но Пирс не может ее простить. Некоторые грехи слишком отвратительны.
Постепенно он понял, как должен действовать. Даже если сейчас он выбит из колеи, он не заставит Никки разделять с ним его проблемы. Он мужчина. И пора уже вести себя по-мужски.
Собрав все силы, он встал с постели, взял одежду из чемодана и, спотыкаясь, пошел в ванную комнату. Он тихо закрыл дверь, не желая будить Никки. Каждый раз, когда она смотрела на него большими серо-голубыми глазами, он чувствовал себя уязвимым. А сейчас он должен быть сильным.
Принимая душ, он словно старался смыть больничное зловоние и надоедливые воспоминания. Пирс надел единственную чистую рубашку – ярко-желтую с синими полосками. Увидев себя в зеркале, он вздрогнул. Сейчас ему больше подошла бы похоронная одежда – мрачная и темная, под стать его настроению.
Бреясь, Пирс порезался. Руки отказывались его слушать.
Когда он вернулся в спальню, Никки еще спала. Усевшись в кресло, он посмотрел на нее. Ему некуда идти и незачем спешить. Сидя в темноте, он размышлял. Постепенно воспоминания о рассказе Гертруды уступили место воспоминаниям о ночи с Никки.
Вот ее лицо сияет от смеха. Вот она лежит с закрытыми глазами, сжимая пальцами простыню, пока Пирс ее ласкает. Вот Никки зовет его по имени, когда он в нее входит. Учитывая ее прошлое, удивительно, что она не озлобилась. Наоборот, Никки была эмоциональной и страстной.
При мысли о том, что через несколько недель она уедет, у него заныло сердце. Они познакомились, когда в его жизни начался самый сложный период. Хотя Пирс не всегда этого заслуживал, Никки ему сочувствовала и делилась с ним мудростью и опытом.
Но он понимал: у них нет будущего. Никки – сильная личность, и Пирс инстинктивно знал, что она захочет, чтобы он жил так, как он не готов жить.
Физически Пирс был готов к любым задачам. Он на пике своих возможностей и находится в отличной физической форме. Он готов к любым испытаниям: сплав по реке, скалолазание или пеший поход через пустыню.
Но он оказался не готов к душевной боли. Пирс был зол, обескуражен и обижен. К сожалению, он не может показать Никки степень своего потрясения. Она захочет ему помочь и спасти его, а это для него неприемлемо. Мужчина должен сам разбираться со своими проблемами.
Прошло немало времени, прежде чем Никки проснулась. К тому времени Пирс успел проголодаться. Она села и настороженно на него уставилась.
– Ты в порядке? – спросила она, явно полагая, что он не в себе.
Он пожал плечами:
– Вполне. Если ты не возражаешь, предлагаю тебе принять душ, и мы поедем домой. По дороге заедем куда-нибудь поесть.
От смущения она покраснела:
– А как же больница?
– Туда незачем возвращаться. Мы узнали то, за чем приехали. Мне нужно на работу.
– Ты же сказал, что твой управляющий со всем справится.
– Но я по-прежнему руководитель фирмы.
– А Гертруда?
– За ней отлично ухаживают. Не нужно около нее торчать.
– Но…
Он поднял руку:
– Я умираю от голода, Никки. Давай отсюда сматываться.
Через сорок пять минут они ехали обратно в Шарлотсвилль. Пирс вел машину. Никки молча сидела рядом. У него сложилось впечатление, что она боится заговорить с ним, чтобы его не расстроить и не обидеть.
Они купили гамбургеры и поели в машине. Тихо играло радио. Никки сняла жакет и туфли и поигрывала бантом шелковой блузки.
Пирс обернулся к ней и натянуто улыбнулся:
– Не надо меня бояться. Мое представление «Джекил и Хайд» закончилось.
– Я никогда тебя не боялась, Пирс. Ты имеешь право расстраиваться.
– Ну, сейчас я в порядке, поэтому не беспокойся.
Никки посмотрела на него с сомнением, но он решил, что переубедит ее. Просто нужно вести себя так, будто все нормально. Но на самом деле ничего не изменилось. Отец Пирса по-прежнему болен. И это самое главное.
Никки вдруг удивила его, спросив:
– Когда ты собираешься связаться с Волффами?
Сдерживая ярость, он спокойно ответил:
– Никогда.
– Но ты должен, Пирс, – упорствовала Никки. – Они обязаны знать, что произошло. Они должны знать, что ты жив.
– Прости, если разочарую тебя, но я не стану их разыскивать. Во-первых, мне наплевать на Волффов. Во-вторых, как, по-твоему, они отреагируют, если на пороге их дома появится давно потерянный сын? Пощади меня. Я не хочу, чтобы моя жизнь походила на мыльную оперу, где мертвецы оживают, когда нужно поднять рейтинги просмотра.
– Они твои родственники, – произнесла Никки таким тоном, будто вот-вот заплачет.
– Нет. Вероятно, ты не подумала о другой вполне реальной возможности. Что они сделают с женщиной, которая похитила их ребенка и отдала в другую семью? Отправят ее в тюрьму? Унизят перед всем миром? Подадут на нее в суд и лишат ее всего, что у нее есть?
– Ох.
– Да. Гертруда никому не скажет о том, что знает. И я никому ни черта не сообщу. Если и ты сохранишь мою тайну, прошлое будет похоронено. Прости за каламбур.
– Но что ты скажешь своей матери?
У Пирса скрутило живот. Он знал, что должен молчать, если хочет оградить мать от проблем.
– Я скажу ей, что в медицинских документах не нашли ничего необычного, а Гертруда ничего не помнит. Зачем мне мучить маму? На нее и без того столько навалилось. Что случилось, того не изменить. Я буду жить как жил.
