Кимберли Кейтс - Ангел Габриеля
– Габриель, наверное, сейчас бы сказал, что Бог прислал вас, чтобы молиться за нас.
– Тристан! – смущенно воскликнула Алана, захлопнула музыкальную шкатулку и обернулась.
Тристан стоял на пороге. Он был без сюртука, и черные панталоны подчеркивали стройность его бедер, белая рубашка была распахнута на груди, открывая смуглый треугольник кожи, покрытой темными волосами. Его усталый, напряженный взгляд был устремлен на Алану, и весь он был так дорог ей, что у нее защемило сердце.
Алана знала, что, возьми он сейчас в руки кисть, он бы с легкостью запечатлел на полотне не только ее лицо, но и состояние ее души: мечту о недостижимом и мучительное сожаление о том, что их любви не суждено осуществиться.
Как ей хотелось броситься ему на шею, крепко обнять, прижать к груди! Но она знала, что самые тесные объятия не смогут преодолеть разделявшую их пропасть.
Внезапно она вспомнила, что на ней тонкая ночная рубашка, и краска залила ее щеки.
– Я не думала, что разбужу вас, – сказала она.
– Вы меня не разбудили.
Тристан охватил взглядом ее всю – от облака рыжевато-каштановых волос до ступней ног, выглядывавших из-под края тонкой рубашки. Он не удивился, что она бродит по дому в столь легком одеянии. Скорее он принял это как должное: он бы не удивился, обнаружив сияние вокруг ее головы или крылья за спиной. Если бы только он знал правду…
Тристан подошел к камину, на полке которого стояло несколько миниатюр – портретов членов семьи Рэмзи, хорошо знакомых Алане.
Вот улыбающаяся Бет Рэмзи в подвенечном платье, а рядом с ней ее муж, надежный, крепкий Генри Мулдауни.
Вот мать Тристана, явно чувствующая себя неловко в слишком модном платье, с единственной розой в руке, рожденная на свет не для кокетства, а для того, чтобы вытирать детские слезы и лечить разбитые коленки.
Вот Тристан на своем пони, готовый к поединку с Зеленым Рыцарем, битве с Титанами, а может быть, к путешествию по Европе, где он покорит народы не мечом, а силой своего таланта и богатством воображения.
– Как это странно! – сказал Тристан, взяв в руки позолоченную рамку с портретом матери. – Вы, кажется, знаете абсолютно все обо мне, моей семье, о том, как украшали дом к Рождеству и в какие игры мы играли. Вы даже знаете о моем пони Галахеде, самом замечательном подарке, который я когда-либо получал. Но я никогда не слышал, чтобы вы говорили о своей семье или о том, как праздновали Рождество в вашем доме.
– Я никогда не праздновала Рождества, но иногда мне случалось видеть, как это делают другие люди.
Тристан смотрел на нее, тронутый скрытой жалобой, прозвучавшей в ее словах: Алана была лишь сторонним наблюдателем, а не участницей волшебного праздника с его радостным смехом, сердечным теплом и ярким светом.
– Вы хотите сказать, что наблюдали за нами? – спросил он, вдруг догадавшись, откуда ей столько известно о жизни их семьи.
– Я наблюдала за вами через окно. Ваша семья всегда была такой любящей и счастливой, вы все – такими красивыми. Самое удивительное, что я никогда не мерзла, часами стоя на холоде.
– Удивительно, Алана, но иногда мне кажется, что я знаю вас всю жизнь. И что вы появились у нас не просто так, а словно по волшебству, вместе с приходом Рождества.
Огонь в камине бросал неровные блики на ее лицо и волосы, ее маленькие груди розовели сквозь тонкое полотно рубашки, и ему хотелось прикоснуться к ним. Как кающийся с благоговением прикасается к чему-то святому…
Но особенно его влекли ее золотисто-карие глаза, никогда Тристан не видел, чтобы глаза излучали такой свет. Неужели это свет любви, или он ошибается?
Свет любви…
Эта мысль перевернула его душу и пробудила в ней неутолимую жажду. Господи, это безумие – он начинает ее любить, даже не зная, существует ли она на самом деле!
Он хотел разрушить разделяющую их загадочную стену, открыться перед ней, ничего не тая и не пряча. Но кто решится осквернить руки ангела, доверив им душу грешника?
Нет, он не смеет к ней прикоснуться, это было бы кощунством. Но он может обратиться к ней со словами, и это будет все равно что прикосновение. Он расскажет ей о вещах, в которых не смел признаться другим, о тех мыслях, что, почти неосознанные, еще только зарождались в нем.
– Как только Габриель уснул, я сразу поднялся на чердак, – наконец решился он.
Алана представила себе Тристана перед грудой его неоконченных картин. Что он хотел вернуть, уж не свои ли потерянные мечты? Или, напротив, он хотел их оплакать?
– И вы нашли там то, что искали? – спросила она.
– Право, не знаю. Я просто сидел там и думал… О многих вещах, которые уже давно не приходили мне в голову. Думал о Шарлотте. Об отце. О Габриеле и о том, чего лишился, обделяя сына своим вниманием, когда он был совсем маленьким.
– Но сегодня вы были воплощением любви. Вы заметили, как блестели глаза Габриеля, когда он посылал письмо своей маме?
– Как вы думаете, оно дошло до нее? – спросил Тристан, с надеждой вглядываясь в лицо Аланы.
– Я не понимаю…
– Я имею в виду письмо. Попало ли оно на небеса? – Его искренний и немного испуганный взгляд вопрошал ее. – Получил ли я прощение?
Господи, неужели он думает, что она знает ответы на все вопросы? И за что его прощать? За то, что он принес себя в жертву другим? За то, что слишком любил Шарлотту? Или за то, что был слишком сильным?
– Тристан… – начала она, посмотрела ему в глаза и твердо закончила: – Да, вы прощены.
Проклятие, гнев небес должны были бы обрушиться на нее в наказание за такую дерзость. Но почему же тогда она не сомневается в истинности своих слов?
Он глубоко вздохнул, и Алана догадалась, что он не дышал, ожидая ее ответа, как если бы в ее власти было отворить ему врата рая или, наоборот, ввергнуть его в пучину ада.
– Вы ведь мой ангел-хранитель, Алана Макшейн? – спросил Тристан. Он взял прядь ее золотисто-каштановых волос и накрутил на палец, словно привязывая ее к себе. – Я так долго вас ждал, что почти потерял надежду.
– Но теперь я здесь, с вами.
Она коснулась его щеки, упрямого сильного подбородка, почувствовав на своей ладони его теплое дыхание.
– Может, ты укажешь мне дорогу, ангел? Почему мне кажется, что стоит мне взять тебя за руку и… – Он рассмеялся и отпустил прядь ее волос. – Я говорю как Габриель, выдумываю сказки об исполнении желаний и волшебстве и о том, что ангелы спускаются с небес, чтобы помочь страдающему человеку залечить раны.
– Если бы я могла помочь вам, Тристан, я бы это сделала.
– Когда вы произносите эти слова, в вашем голосе и в ваших прекрасных глазах столько сочувствия… Если бы вы могли… Неужели я такой грешник, что прощение уже невозможно, что никто не может мне помочь?
