Кэтти Уильямс - Друг детства
— Вы не сказали мне, что мы будем в компании, — обратилась Элли к Джеймсу, когда они остались за столиком одни.
Чтобы лучше слышать, он пересел на стул рядом с ней, устроился в нем поудобнее и произнес:
— Честно говоря, я условился пообедать с четырьмя из этой компании — Полом, Майком и их подругами.
— То есть, иными словами, вы отказались от обеда для того, чтобы вывести меня и Генри поразвлечься? Мой отец заставил вас сделать это?
— Нет. — Джеймс прямо посмотрел ей в глаза, и на мгновение музыка для Элли остановилась, танцующие пары застыли на месте, она не слышала ни одного звука, кроме частых ударов своего сердца. Затем он перевел свой взгляд на танцующих и все опять пришло в движение. — Разве вам не нравится здесь? — спросил Джеймс. — Генри, как я погляжу, определенно нравится.
Элли посмотрела на Генри и увидела, что тот действительно был очень доволен, хотя танцевал, прямо сказать, не слишком умело.
— Кажется, он здесь чувствует себя как рыба в воде, — заметил Джеймс, его голос был обезоруживающе мягким, но она взглянула на него пристально и почувствовала то, что осталось не высказанным напрямую.
— Это первый раз, когда я вижу Генри таким… подвижным, — произнесла Элли, не найдя лучшего эпитета для поведения Генри.
Джеймс вновь посмотрел на нее.
— У каждого человека есть свои маленькие тайны. — Он пододвинулся к ней и взял ее за руку. В течение секунды, показавшейся ей очень долгой, она думала, что он собирается спросить ее о ее маленьких тайнах.
— Пойдемте танцевать, — вдруг предложил Джеймс. — Чего хорошего сидеть здесь, на задворках веселья? — И, наклонившись к ней, с тихим смехом добавил: — В конце концов, я обещал вашему отцу развлекать вас.
ГЛАВА ШЕСТАЯ
— Здорово повезло, что я нашел вас в этой чертовой канаве, правда, Джеймс? О чем вы только думали, когда садились на Монти?
Джеймс не ответил. Он осторожно высвободился из рук своего управляющего Фрэнка и ухитрился самостоятельно забраться в постель. После постыдного падения с лошади у него болело все тело. Лучше бы он остался в этой канаве, пока сам бы не отдышался и боль бы не утихла.
— Очень горячая лошадь, самая горячая из всей конюшни, — рассуждал Фрэнк, расхаживая по спальне. Он задернул занавески, убрал обувь Джеймса, потом принес ему стакан воды и пару болеутоляющих пилюль.
— Да что ты говоришь! — пробормотал через силу Джеймс, кривясь от боли.
— Если вы хоть чуть-чуть разбираетесь в лошадях, вы должны были бы понимать что это просто сумасшествие — садиться на Монти, особенно на ночь глядя и особенно в плохую погоду. Здешние поля никуда не годятся для верховой езды.
Джеймс откинулся на подушки и закрыл глаза. Он размышлял о том, есть ли у него серьезные повреждения или нет. Если бы он с детства не сидел в седле, вряд ли бы сейчас отделался так легко. Кроме того, надо срочно изменить тему разговора — иначе Фрэнка уже невозможно будет остановить, поскольку любимым его занятием было порассуждать о том, почему его хозяин так мало разбирается в лошадях — самых замечательных животных из кого-либо живших на земле. Джеймс застонал, предчувствуя, что его управляющий вот-вот разразится длинной проповедью.
— Когда я выезжал, дождя еще не было, — пробормотал он.
— Вы должны были это предвидеть. — Фрэнк остановился у кровати, сложив руки на груди и неодобрительно покачивая головой.
— Я бы предвидел это, — отвечал Джеймс, — если бы прошел в университете курс метеорологии.
— Не понимаю вашего сарказма… Выслушивая доводы Фрэнка, Джеймс чувствовал себя перед ним мальчишкой. И самое худшее заключалось в том, что управляющий был прав. Ну зачем ему было устраивать скачки в половине девятого вечера, в дождь и ветер, тем более что и наездник-то из него не ахти какой. Конечно, Джеймс знал, зачем он это сделал.
— Нужно вызвать врача.
— Ни в коем случае! — Он открыл глаза и посмотрел на Фрэнка, который теперь обеспокоенно склонился над ним, как наседка над цыпленком. Джеймс постарался придать своему голосу твердость: — Это всего лишь ушибы, ну болит кое-где, возможно, появится пара синяков, но серьезного ничего нет. — Ненавижу лошадей, подумал Джеймс, а вслух строго произнес: — Совершенно незачем вызывать врача!
Что могло быть хуже, чем Элли, прибывшая сюда со своей медицинской сумкой и заставшая его в этом жалком состоянии! Как бы там ни было, ведь из-за нее он оказался в канаве, выброшен лошадью из седла, а ведь ему следовало бы знать этих животных как свои пять пальцев. Дело в том, что ему в голову пришла дурацкая идея — проскакать по полям, чтобы избавиться от мыслей о ней.
— А что, если у вас есть переломы?
— Я уверен, что нет. Сломанные ноги болят гораздо сильней.
— Но вы могли сломать ребра.
— К утру все пройдет, — непреклонно заявил Джеймс, — сейчас самое лучшее, если вы оставите на столике у моей кровати болеутоляющие таблетки, стакан воды и затем отправитесь к себе домой.
Поскольку Фрэнк жил на территории поместья, идти ему было недалеко. Это был типичный холостяк, влюбленный только в лошадей. Вся его жизнь была посвящена ферме. Джеймс подумал, что, может быть, ему следует переписать ее на Фрэнка. Вряд ли что-то еще могло сделать управляющего более счастливым, а после сегодняшнего происшествия было смешно оставаться владельцем табуна чистопородных лошадей.
— Вы уверены, что вам не нужен врач? — спросил Фрэнк от дверей; Джеймс махнул рукой.
Наконец управляющий ушел. Джеймс лежал с закрытыми глазами.
Не было никакого смысла прикидываться перед самим собой; Элли Миллз, эта эксцентричная, надоедливая и неуклюжая женщина-врач, нарушила не только его покой, но и ухитрилась каким-то образом завладеть его сердцем.
Он отправился в этот проклятый ночной клуб с искренним желанием познакомить Элли и Генри с ночной жизнью, показать им нечто такое, о чем они, возможно, не знали, будучи все время заняты своими пациентами, срочными вызовами и прочим. И что же? Это кончилось тем, что весь вечер он страдал от жуткого приступа ревности.
Он был в бешенстве, когда Элли сказала ему, что Генри понравился ее отцу. Он был в бешенстве оттого, что она постаралась выглядеть такой сексуальной ради своего жениха. Он был в бешенстве оттого, что скоро она вернется в Лондон и будет там готовиться к свадьбе, бросив здесь пациентов, отца и — как твердил ему внутренний голос — его.
Это горькое чувство преследовало всю неделю.
Он опять застонал от жалости к себе и бессилия. Ну зачем она ему? Он ведь мужчина с горячей кровью, и ему нужна настоящая женщина, а не синий чулок.
