Кэтрин Спэнсер - Жених с приданым
Боже милостивый, подумала она, моргая, чтобы прогнать неожиданную пелену слез. Вот что имеют в виду, когда говорят о материнском инстинкте.
— Подожди, милый, — пробормотала Джулия и среди вещей, сложенных на полке, принялась искать все необходимое. — Как только я найду, что нужно, мы с тобой займемся делом.
Она разглядывала крошечные маечки, пижамки из махровой ткани, стопку одноразовых подгузников и разнообразный выбор предметов для ухода за ребенком. От всевозможных присыпок и кремов до коробки с маленькими салфетками. К тому моменту, когда она собрала все необходимое, настроение малыша испортилось.
— Тише, Пистолет, — прошептала Джулия, сунув ему в рот соску. — С этой минуты все будет хорошо.
На самом деле все стало хуже. Памперсы были сложены таким образом, что она надела их наизнанку и поняла это, только когда попыталась застегнуть липучки. В отчаянии она принялась исправлять ошибку. Наконец малыш был чистым и готовым к еде. Но он уже просто выходил из себя.
— Нам нужно кресло-качалка, — заметила она, устраиваясь на табуретке и предлагая ему бутылочку с питанием. — Такое большое старинное кресло с пышными подушками и высокой спинкой. В нем нам будет удобно тебя кормить. Первое, что мы сделаем утром, поручим твоему папе найти такое кресло. И нельзя же вечно называть тебя Пистолет. Мы найдем для тебя имя получше.
Но ему, наверно, надоело слушать ее болтовню. Или она не правильно его держала? Иначе почему он отказывался от бутылочки с питанием?
А в его плаче слышалось отчаяние.
Джулия устроила малыша на сгибе другой руки и снова попыталась заставить его есть. Она уговаривала его так, будто он должен понимать каждое ее слово.
— Знаешь, у тебя уже есть лучший в мире папа. А я постараюсь быть для тебя самой лучшей мамой. Даже если у меня будут другие дети, обещаю, что я никогда не дам тебе почувствовать себя брошенным или не таким, как остальные. Ты станешь для них старшим братом, которого все уважают.
Ни напевное бормотанье, каким она хотела успокоить его, ни молоко, которое должно было усмирить спазмы голода в крохотном желудке, не действовали. Он явно был чем-то недоволен. Мотал головой из стороны в сторону, напрягал маленькие ручки и ножки и отказывался взять бутылочку с питанием. Хотя Джулия не сомневалась, что согрела ее до правильной температуры.
— Я знаю, в чем дело, — мурлыкала Джулия, шагая по кухне и покачивая его па руках. — Слишком много событий случилось с тобой. Слишком много незнакомых людей приходили и уходили из твоей жизни и пугали тебя. Но теперь ты дома и всегда будешь дома. Ты наш сладкий пирожок, и мы тебя больше никогда не оставим.
Но что бы она ни говорила, что бы ни делала, ничего не помогало: малыш продолжал отталкивать бутылочку. Она сглупила и попыталась силой заставить его попробовать молоко. Он подавился. И срыгнул даже то, что ухитрился проглотить. Восстановив дыхание, младенец начал плакать. Самые настоящие слезы текли по его лицу Заразительные слезы. От невозможности утешить его Джулия пришла в отчаяние.
— Я новичок в этом, — прерывающимся голосом объясняла она. — Но я стараюсь все делать хорошо. Правда стараюсь. Знаешь, я никогда в жизни не возилась с детьми. И твой памперс первый, какой я поменяла. Что я делаю не так?
Скажи мне!
Он ответил могучим воплем. Хотя его вопль и не поднял из могилы мертвых, но заставил Бена в одних трусах спуститься вниз. Волосы взлохмачены. Глаза слипаются от усталости.
— Ох, Бен, я не знаю, в чем моя ошибка! — простонала она, сдерживая жаркие слезы. Только они нашли друг друга, как она снова потерпела фиаско.
— Не принимай это близко к сердцу. — Бен покосился на малыша. — Он так же ведет себя и со мной. По-моему, он знает, что мы не большие специалисты в родительских заботах.
— Нет, с тобой он не такой, — возразила Джулия. — Я ни разу не слышала, чтобы он так визжал, когда ты переодеваешь его. По-моему, он помнит, что я па первых порах не обращала на него внимания. А теперь не хочет признавать меня и не доверяет мне. — Она жалобно шмыгнула носом. — А вдруг он никогда не поверит мне?
Вдруг я не создана для материнства?
Бен забрал у нее из рук ребенка и устроил на пеленальном столике. Он снова попытался дать мальчику бутылочку.
— Наверно, любимая, — он обнял Джулию свободной рукой и притянул ближе к себе, — ты ожидала слишком многого и сразу. Чудеса каждую ночь не случаются.
Он все еще называет ее «любимая». Хотя лучшее, что она сумела сделать, — это довести его сына до разъяренного вопля. У нее еще есть надежда.
— Как узнать, что нужно такому младенцу? Она обняла мужа за талию и вдыхала чарующий, пахнувший сном, теплый мужской запах. — Я поменяла памперс и надела ему чистый слюнявчик, а потом начала кормить. Что я упустила?
— Слюнявчик? — Смех у него клокотал глубоко в груди. — Боже милостивый, не удивительно, что он разгневался! Чтобы на мужчину надевали слюнявчик…
— Он не мужчина. — Джулия озабоченно разглядывала ребенка. — Он крошечный мальчик-спальчик, и ему было очень плохо со мной. Как по-твоему, почему он так много срыгивает?
— Не знаю. — Бен медленно и сладостно поцеловал ее в губы. — Но когда я недавно говорил с Мариан, она сказала…
Секунду назад Джулию переполняли тепло и оптимизм. Но от небрежно брошенных им слов холод пробрал ее до костей. В памяти всплыл образ Мариан Дэйэс. Хорошенькая, маленькая, беспомощная Мариан, слишком слабая, чтобы оставаться одной, и потому цеплявшаяся за любую возможность выйти замуж. Она готова бросить сына ради мужчины, которого в лучшем случае можно назвать бесчувственным истуканом.
Почему она продолжает общаться с Беном?
Наверно, сделка, которую она заключила со своим мужем-хамом, быстро погорела? Не жалеет ли она, что ради него бросила ребенка?
Снова начинаются эти скандальные дела!
,Только она позволила себе расслабиться, и вот пожалуйста!
— Ты говорил с Мариан? — спросила Джулия, стараясь оставаться спокойной. — Она позвонила тебе?
Бен заметил, как она напряглась в его объятиях перед тем, как отстраниться от него.
— Нет, я позвонил ей, — беззаботно бросил он, поднял сына с пеленального столика и прижал к плечу.
— Когда? — Джулия отступила еще на шаг. Более всего она боялась, что вцепится ему в волосы.
— Вчера вечером. Ты еще не приехала.
— Значит, звонил ей? А потом занимался любовью со мной?
— Джулия, прости, но я не вижу связи.
Его внезапная настороженность и манера, в какой он дал ответ, отчеканивая каждое слово, сами по себе были предостережением. Ей тоже надо бы взвешивать свои фразы. Но Джулия уже перешагнула порог благоразумия.
