Энн Саундерс - Круги судьбы
— Вижу, этот парень нашел в твоем лице горячую защитницу. Ты хочешь сказать, что по какой-то неизвестной причине у него появилась потребность самовыразиться именно таким образом? Что он должен именно так самоутверждаться? Да?
— Или стараться быть похожим на кого-то. Может быть, на своего отца?
Откровенное непонимание, читавшееся во взгляде Эдварда, сменилось неловкостью и смущением, и он начал водить пальцем по скатерти. Ему ужасно не нравилось обсуждать вещи, которые имели хоть малейший привкус скандала, а может быть, походя очерняя Фелипе, он не хотел делать того же самого в отношении Пилар. Во всяком случае, заговорил он странно невыразительным голосом:
— Эта сторона его жизни несколько загадочна. Все знают, что у Пилар был когда-то мужчина. — Он поморщился, давая тем самым Аните новую пищу для сомнений. — Но все это очень туманно. Об этом вслух не говорят.
— А вот на тебя посмотришь и все сразу поймешь. Может быть, в этом и заключается причина?
— Да, может быть, — признался Эдвард с мрачным оживлением. — Если бы я не знал своего родителя, — осторожно продолжал он, — я бы задрал нос повыше только для того, чтобы досадить всем.
Представив, как Эдвард задирает нос повыше, Анита улыбнулась, и лишь любовь к нему удержала ее от насмешки, хотя Эдвард не мог не заметить шаловливого блеска ее глаз. Он улыбнулся в ответ и накрыл своей ладонью ее руки.
— Я не могу запретить тебе видеться с этим парнем. Я не являюсь твоим официальным опекуном, да и ты все равно совершеннолетняя. Но я прошу тебя, — он стал серьезным, — будь осторожна.
Анита понимала, что Эдвард беспокоится. Он милый, умеет сочувствовать, но его страхи не имеют оснований. Фелипе не может ее обидеть, убеждала она Эдварда. Немного подумав, она поправилась — не может обидеть намеренно. А если даже это и случится, бегством не избавишься от обиды. Иногда надо иметь смелость смотреть правде в глаза. Может быть, если станешь себя вести именно так, словно ты достаточно взрослая, сильная и храбрая, то желаемое непременно получишь.
Эдвард молча следил за ходом ее мыслей, незаметно наблюдая за сменой выражений лица. По нему, одно за другим, пробежали выражения сомнения, досады, и осталось одно — упрямство, к которому он так привык и к которому отнесся с должным уважением. Такое лицо у нее было всякий раз, когда она встречалась с чьим-либо вызовом. Да, у нее хватало воли, чтобы не отворачиваться от проблем: Эдвард знал это, наблюдая, как она вела себя во время болезни матери. Но именно потому, что Анита все еще не оправилась от перенесенного, она не была готова вступить в серьезную битву.
Эдвард вздохнул. Он сделал, с его точки зрения, главное: он раскрыл ей глаза. Больше он ничего не может предпринять.
— Мне надо было сыграть роль злого дядюшки и отвезти ее домой, — признавался он позже Кэти. — Только…
— Если ты так поступишь, — предупредила она, — фантазия Аниты разыграется еще больше: увлечение она станет считать чем-нибудь более серьезным. Лучше не вмешивайся, и пусть все выдохнется само собой.
— Если бы это было так! — вздохнул Эдвард.
У него объявился неожиданный союзник: Пилар тоже хотелось, чтобы дело умерло естественной смертью.
— Моя мать тревожится насчет нас, — сказал Фелипе Аните. — Она сказала мне, что нам нельзя любить друг друга, потому что нас разделяет непреодолимый барьер.
— Что она имеет в виду?
Он пожал плечами:
— Когда мать решает быть загадочной, понять ее бывает невозможно. Но у меня есть идея. Тебе не нравится, как я зарабатываю себе на жизнь?
— Нет, Фелипе, честно, не нравится.
Между ними повисло молчание, во время которого оба мысленно созерцали этот неприступный барьер. И тень его легла на их лица, притушив улыбки, которыми они обменялись при встрече. Они не договаривались о свидании, а случайно встретились на улице.
— Я все равно шел к тебе, — признался Фелипе. — По делу.
— По делу?! — Было бы просто святотатством в такой день говорить о делах!.. Дела должны вестись исключительно в Англии, под хмурыми небесами, в промежутках между чашками теплого чая. Анита это узнала после посещений конторы Эдварда.
— По какому делу?
Лицо Фелипе переменилось, застыло, в нем появилось что-то гордое, в сжатых губах — высокомерное презрение.
— Сейчас я говорю по поручению своей матери. Она просила меня обратиться к тебе по некоему делу. Она хочет приобрести Каса-Эсмеральда.
То есть ты хочешь купить виллу для нее, подумала Анита. Иначе где же Пилар возьмет на это деньги?
— Продашь?
— Не знаю. Мне надо подумать. Мне не нравится, что ты заставляешь меня думать о делах, когда хочется, свернувшись, лежать, как ящерица, под солнцем. Нет, наверное, я не стану продавать ее. Может быть, я попрошу твою мать покинуть дом и превращу Каса-Эсмеральда в отличный отель.
Она засмеялась, вовсе не желая его обидеть, но Фелипе нахмурился. Солнце заблестело в его черных зрачках, превратив их в смотровые щели, откуда он не без угрозы наблюдал за ней.
А потом вдруг и Фелипе рассмеялся:
— Я не очень хорошо понимаю английский юмор. Это что — шутка?
— Если бы это была шутка, то дурная, Фелипе. Я ничего не стану решать насчет продажи, пока не поговорю со своим юристом. И сегодня же.
— Я вижу, ты еще не знакома с особенностями нашей телефонной связи. Возможно заказать звонок в Англию, но это не значит, что ты сегодня же и дозвонишься.
Она понимала, что он очень мягко высмеивает ее незнание по части ведения дел, и была очень рада ответить:
— Не по телефону. При личной встрече. Мой юрист здесь, со мной.
Это его ничуть не смутило.
— Как тебе удобнее. Ты всегда берешь его с собой, как запасной пиджак?
— Нет, но иногда Эдвард раздражает меня как человек, который видит меня насквозь.
— Ах, так это Эдвард! — Фелипе взял ее левую руку, распрямил пальцы и изобразил притворное удивление, потому что на руке не было кольца.
— Теперь мне Эдвард нравится больше, чем раньше. Обязательно поговори с ним, но не забывай, что я хочу купить для матери виллу.
Его тон как бы являлся подтверждением его слов.
— Это так для нее важно?
— Стать хозяйкой дома, где она была служанкой? Конечно, это для нее очень важно.
У Аниты не было готового ответа, хотя она подозревала, что здесь кроется нечто большее, и поэтому они оставили эту тему. В любом случае девушка склонялась к тому, что Фелипе еще не знал ни одного из вариантов ее ответа и был столь же недоверчив, как и она. Будучи реалистом, он, наверное, смотрел на желание матери, как на романтическую причуду, которую из любви к ней ему хотелось бы исполнить.
