Натали де Рамон - Рандеву с замком
Он сидел рядом со мной на кровати, иногда потирал переносицу и брови, но в основном изучал свои руки, а иногда поднимал глаза и смотрел на окна дома напротив. Он не перебил ни разу, даже когда я негодовала по поводу международного вертепа, сотворенного американкой во французском замке, или не особенно лестно отзывалась о завещании его бабушки.
— В три часа двенадцать минут я выволокла чемодан с эскалатора на второй этаж, помадой написала свое имя, почему-то не обнаружив в сумке ручки, подождала с полчаса, а потом решила позвонить брату. Это же он втянул меня в эту историю! Под табло с расписанием ручка чемодана оборвалась. Я бросила его там — вряд ли кто-то позарится на эту рухлядь.
— Затем из телефонной будки ты увидела, как какой-то незнакомец все-таки интересуется твоей рухлядью, — крякнув, заговорил Майкл, — называет тебя по имени, и ты с удовольствием приняла его за жениха от этой самой, как ее? — Он демонстративно зевнул и потянулся.
Повторю, мы сидели рядом на кровати — мебели, предназначенной вовсе не для рассказывания историй, — но я прекрасно понимала, что после признания о «женихе» из брачной конторы я уже никогда больше не смогу рассчитывать не только на симпатию Майкла, но и на то, что он сохранит мою исповедь в тайне: мужчины любят сплетничать о промахах женщин.
— Мадам Марамбель, — сказала я.
— Да-да, Марамбель. — Майкл встал, подошел к окну и произнес, не оборачиваясь ко мне: — Увлекательная история. Тут и брат, и беременная жена, и персонаж из телепередачи. Слушай, детка, — он резко повернулся, — а не попытать ли тебе счастья в Голливуде? Только не как актрисе, с этим у тебя, — он поморщился, — совсем никак, но сценарист ты супер! Могу замолвить словечко хоть в «Коламбии Пикчерз», хоть в «Уорнер Бразерс».
— Это все правда!
Он скрестил руки на груди, смерил меня взглядом.
— А… Правда… — Хмыкнул и покивал.
— Правда! Клянусь, чистая правда!
Он обвел комнату глазами.
— У тебя тут нет Библии? Выглядело бы убедительнее.
Я заставила себя промолчать.
— Значит, так, красотка. Не хочешь по-хорошему, будем по-плохому. — Он хмыкнул, поведя бровью, и направился к выходу из комнаты.
— Не нужно угрожать мне, мистер Уоллер!
Он резко обернулся.
— А что нужно?
Я растерялась. Ни в выражении его лица, ни в голосе не было никакой ненависти или злобы.
— Хочешь, чтобы я тебя трахнул?
— Это глупо, — не сразу пробормотала я.
— Ну?
Я отрицательно замотала головой.
— Будешь жалеть. Я хороший любовник.
Он вышел из комнаты. Я услышала его шаги по коридору, потом — звук замка и глухой стук захлопнувшейся двери.
Догнать?
Это после стольких-то оскорблений?!
Стоп, стоп. При чем здесь оскорбления? Мы ведь пришли ко мне не ради амуров, а за документами! В «Павильон де ля Рен» нас ждут финка, Брунар, Брунсберри!
Я резво соскочила с кровати, как вдруг обнаружила, что не только диоровский костюм безнадежно испорчен — пуговицы жакета выдраны с корнем, — но и мой бюстгальтер разорван на груди… Боже! Я отчетливо вспомнила перекошенное от злобы лицо Уоллера, его руки, с ненавистью вцепившиеся в меня, и то, как эта злоба стремительно превращалась в желание… Ну почему я струсила в тот момент? Чего испугалась? Надо было уступить ему. И не только ему, себе-то тоже. Все было бы иначе!
Звонок в дверь. Я не поверила своим ушам — вернулся!
Глава 10,
в которой еще один звонок
Настойчивая трель!
Что я медлю? Надо же открывать скорей! Но на мне порванная одежда. Ну и что? Он же сам и порвал! Я помчалась в коридор. Ох, а если это мой брат и Софи? — мелькнула мысль, но мои руки уже успели повернуть замок и распахивали дверь.
Серовато-синеватые изумительного легкого оттенка лацканы пиджака из шероховатой на вид дорогой шерсти. Между ними — тонкая льняная рубашка светлее тоном.
Я начала медленно поднимать голову, но галстука я не обнаружила, вместо него — какие-то кожаные коричневые энергичные тесемки, сцепленные у воротника серебряной черненой пряжкой с конской мордой дивной работы, а затем морда… Ой, простите, хочу сказать лицо обладателя этого торжества текстиля и ювелирного искусства, увенчанное где-то на уровне притолоки — а двери в нашем старинном доме очень высокие, — так вот, на уровне притолоки белая ковбойская шляпа с тем же самым едва заметным серовато-синим оттенком, что и костюм, но именно белая! Украшенная тоже серебряной пряжкой с той же лошадью, но уже летящей в галопе.
Я сделала шаг назад, чтобы получше рассмотреть гостя, он — тоже, видимо догадавшись, что мне хочется по достоинству оценить его убранство. Из-под брюк — а такие брюки я видела на мужчинах только в кино, даже у моего пижона брата нет таких влитых и одновременно струящихся брюк, — светло-серые кожаные туфли, явно существующие на свете в единственном экземпляре. Да, я забыла упомянуть кожаный, в тон с заменителем галстука и одновременно с туфлями, чудесный ремень, опять же украшенный лошадиносеребряным гербом, но теперь с двумя миниатюрными коньками, которые мчались, элегантно развевая гривами и хвостами… Три серебряных пряжки на одном мужчине да еще шляпа, но, клянусь, господа, никогда в жизни я не видела никого — даже в кино! — кто был бы одет с таким безупречным изыском! Мой брат точно бы умер от эстетической зависти.
— Супер? — поинтересовался чудо-гость, понятно, басом.
— Супер, — безропотно согласилась я, стараясь не смотреть ему в лицо, которое было единственной деталью, выпадавшей из всего этого от-кутюрного великолепия.
Даже если сказать, что морды коней на всех пряжках гораздо привлекательнее и красивее, все равно что не сказать ничего. Массивный подбородок, челюсти питекантропа, демонстрирующие в улыбке лошадиные зубы, огромный мясистый нос, выпуклые надбровные дуги и, совсем неожиданно — когда я все-таки осмелилась вновь запрокинуть голову, — круглые коричневые глазки домашнего щенка, отчего вся лошадиная загорелая обветренная рожа приобретала выражение добродушное, как у сенбернара или даже Лабрадора.
— Нравится? — уточнил гость. — Это моя Джинни расстаралась. Сеструха моя. Она у меня в Нью-Йорке дизайнер. Дизайнер — это когда по мебели там, по тканям, а когда костюм — это… Ой, батюшки, как же это называется?
— Кутюрье.
— Ага, кутюрей! Это у нее дружок — кутюрей. Морни. Не, ты не подумай, он ей не бойфренд! Нет! Они все, которые кутюрьи, голубенькие, так полагается. А дизайнеры — нет, дизайнеры натуралы. У Джинни бойфренд — дизайнер. По обуви дизайнер. Во. — Гость продемонстрировал туфли. — Видала? А это? — Очередь дошла до серебра. — Это антиквариат! Сам Вашингтон моему дедову прадеду вручил! За отличие в мясной промышленности! Мы, Никсы, у нас на Редривере первые мясные короли! Всегда были и всегда будем! По нефти, конечно, Уоллеры, а мы — по мясу. Мы, Никсы, по мясу, а Уоллеры…