Джоконда Белли - Воскрешение королевы
Мануэль ждал меня на прежнем месте. На этот раз мы не стали заходить в Прадо. Вместо этого Мануэль поймал такси, чтобы сразу отвезти меня к себе. Я не возражала.
В квартире нас ждали легкие закуски и вино. Разговор тек легко и непринужденно, хотя Мануэль время от времени замолкал, сосредоточенно глядя на дымок своей сигареты. Сначала я боялась, что он каким-то образом догадается обо всех моих глупых фантазиях. Однако Мануэль держался со мной как обычно, и вскоре я успокоилась. Кровь в моих жилах замедлила бег. Это было как фонограф, на котором постепенно уменьшают количество оборотов.
Ленч удался на славу: жареная форель с рисом и овощами. Я увлеченно рассказывала о педагогических методах сеньориты Агилар, как вдруг Мануэль перебил меня, спросив, влюблялась ли я когда-нибудь.
Я покраснела как рак.
— У меня просто не было возможности. Меня в тринадцать лет заточили в этот несчастный интернат…
— Ну хорошо, а в двенадцать, в одиннадцать тебе нравился какой-нибудь мальчик? Я влюблялся, сколько себя помню. Например, в Амалию, соседку. Я сох по ней, но признаться так и не решился.
— Мне нравился мой кузен Алехандро. Мы с ним были неразлучны, он всем говорил, что я его невеста и что мы поженимся, когда вырастем. Старшие братья как-то сказали Алехандро, что жениться нам нельзя, потому что мы близкие родственники, и я, помнится, долго грустила о своей несбыточной любви… Все это глупости, конечно. А что стало с Амалией?
— Амалия переехала, и с тех пор мы не виделись. Потом была Ньевес. А твой Алехандро тебе пишет?
— С Алехандро два года назад произошел несчастный случай. Он прыгнул вниз головой в бассейн, а там было слишком мелко. Алехандро тогда чуть не погиб. Несколько месяцев провалялся в коме. Потом он, слава богу, поправился, но в памяти у него образовались провалы. Наша любовь угодила в один из таких провалов. Так что он мне не пишет. После Алехандро я слегка увлеклась взрослым мужчиной, архитектором, который перестраивал наш дом. Он был очень красивый и обращался со мной как со взрослой, но на самом деле ему нравилась моя мама. Как только она появлялась, обо мне он сразу же забывал.
— Ты ревновала?
— Пожалуй, да. Злилась, что я такая маленькая. Когда они разговаривали в кабинете, я пряталась в соседней комнате и подслушивала, чтобы, если они начнут целоваться, наябедничать отцу, но все разговоры были только о перестройке дома. Но все равно я точно знаю, что маме архитектор тоже нравился. Она наряжалась перед его приходом, и у нее так блестели глаза. А почему ты спрашиваешь?
— Я никогда не говорил о таких вещах с девушкой твоего возраста. Сам я почти не помню, как был подростком, и, когда мне говорят, что Хуана Безумная влюбилась в Филиппа шестнадцати лет от роду, я спрашиваю себя: а возможно ли по-настоящему полюбить в столь юном возрасте?
— А почему бы и нет? В те времена женились очень рано. И далеко не всегда по расчету.
Мануэль усмехнулся, подлил мне вина и закурил сигарету.
— Скажи, когда будешь готова, и мы продолжим. Сегодня я расскажу тебе о встрече Хуаны и Филиппа. Насколько я помню, мы остановились на крестинах дочки Жана де Берга из Берген-оп-Зоома.
— Ничего себе название.
Путь в Берген-оп-Зоом лежал через чистые и многолюдные фламандские города; аккуратные прямоугольные дома со стрельчатыми крышами, как на картинках в молитвеннике, который Мария Бургундская преподнесла моей матери. Крыши сараев и коровников были покрыты густой соломой с подстриженными краями. В полях, на мельницах, в лавках — повсюду суетились люди. Зажиточные фламандские селения разительно отличались от нищих кастильских деревень. Семейство Жана де Берга встретило нас на удивление сердечно, меня вместе с фрейлинами разместили в уютных покоях, завешанных дорогими гобеленами. После долгого путешествия по морю я смогла как следует отдохнуть, чтобы с честью встретить испытания, ожидавшие меня впереди.
Мы провели в Бергене около недели, а девятнадцатого сентября уже были в Антверпене. В каждом селении народ собирался вдоль дороги посмотреть на нашу кавалькаду. Мы с фрейлинами передвигались верхом, в испанских седлах. Наши дорожные наряды дополняли золотистые мантильи. Впереди скакали горнисты и герольды, торжественно возвещавшие о нашем приближении, за нами следовали хуглары, шуты и глотатели огня. Пусть вся Фландрия увидит, что за невеста у эрцгерцога Филиппа. Местные простолюдины, широкоплечие, с красными обветренными лицами, громко приветствовали нас на непонятном языке. Фламандцы в большинстве своем показались мне веселыми и добродушными. Мужчины и женщины держались друг с другом весьма свободно, без тени кастильской чопорности. Девушки танцевали с бубнами, высоко поднимая юбки. Завсегдатаи таверн глазели на нас из окон, поднимая кружки в знак приветствия. Мой духовник дон Луис де Осорио приходил в ужас от подобных вольностей, чем немало веселил моих фрейлин. Он беспрестанно крестился, то и дело поглядывая на меня, словно призывая в свидетельницы царившего вокруг разврата. Ну а мне, сказать по правде, нравился витавший над Фландрией дух свободы. Местная знать наперебой спешила выразить мне свое почтение, и, хотя мы не знали тонкостей бургундского этикета, никто и не думал смотреть на нас косо. Мне определенно повезло с будущими подданными. В те дни я была по-настоящему счастлива. Все вокруг любили меня, восхищались мной, мечтали увидеть своей властительницей. Чем больше я узнавала Фландрию, чем чаще слышала завистливый шепоток на латыни о том, как мне повезло стать невестой такого красавца, благородного принца и прекрасного наездника, тем быстрее покидала меня тоска по отчизне и родным, тем прочнее становилась уверенность, что впереди меня ждет только хорошее.
Но наступили холода. Я свалилась в тяжелой лихорадке. Куда сильнее хвори меня терзал страх, что промедление на пути к жениху бросит тень на репутацию Испании. Моя тревога усилилась, когда я узнала о детстве своего нареченного.
Филипп был совсем мал, когда взбесившаяся лошадь затоптала на охоте его мать; воспитатели мальчика с ранних лет внушали ему любовь ко всему французскому. Пока юный эрцгерцог прожигал жизнь в бесконечных пирах, празднествах и увеселениях, за него правили придворные. Когда Филипп повзрослел, отец предпринял запоздалую попытку оградить его от дурного влияния. Он отправил сына в Линдау посмотреть, как заседают немецкие генеральные штаты, оттого Филипп и не смог встретить меня в порту. Впрочем, тогда я об этом не знала. Лихорадка поумерила мои восторги по поводу фламандского гостеприимства и впервые заставила с грустью вспомнить о родине. Мою тоску усугубила внезапная кончина дона Луиса де Осорио и тревожные новости из Арнемюйдена о судьбе армады, которой предстояло доставить в Испанию принцессу Маргариту. Брошенные на произвол судьбы, солдаты и матросы страдали от голода, холода и болезней. Среди них начался мор. Изнывая от беспокойства, я продиктовала дону Фабрике письмо к жениху, умоляя его поскорее приехать ко мне в Льер, где я нашла приют в монастыре. Аббатиса Мария де Суассон, близкая подруга Марии Бургундской, оказала нам теплый прием.
