Лори Фостер - Смятые простыни
Софи гнала как сумасшедшая, стремясь поскорее добраться до дома, где можно спокойно все обдумать. Мысль о том, чтобы идти сегодня на работу, казалась невыносимой, тем более что Софи не знала, не посчитает ли Коул своим долгом после такого ее бегства прийти и справиться, все ли с ней в порядке. Однако опасение, что ему вообще все окажется безразлично, тревожило еще больше. Это будет невыносимо унизительно.
Софи позвонила Элисон и попросила заменить ее на весь день. Это означало, что придется платить помощнице за сверхурочные часы, но сейчас хозяйке бутика было все равно.
Софи разделась, приняла горячий душ, который, правда, не помог унять страшную дрожь, сотрясавшую ее изнутри, и забралась в постель. Предстояло решить, что делать дальше, как объяснить свое поведение, какие оправдания придумать своей трусливой выходке.
И для начала она заплакала.
— Так что же с тобой все-таки случилось? Весь вечер выглядишь так, словно ты на грани самоубийства. От тебя посетители шарахаются.
Коул, ничего не ответив, отошел от Чейза. Его сердце разрывалось, и он ощущал такую безысходную пустоту внутри, что совершенно не знал, как с этим справиться.
Чейз, разумеется, не отставал. Он последовал за братом в кабинет, широко распахнул дверь и вошел, даже не потрудившись придумать предлог. Подтянув стул, сел.
— Ну хватит, Коул, давай расскажи мне, что случилось?
У Коула жгло глаза и сводило живот. В ярости он повернулся к Чейзу и выпалил:
— Черт бы тебя побрал! Хочешь знать подробности? Прекрасно. Она от меня сбежала.
— Софи?
Коул воздел руки к небу.
— Нет, Первая леди. Разумеется, Софи!
— Значит, ты все-таки сказал ей о своих чувствах? — осторожно поинтересовался Чейз.
Бросив на брата сердитый взгляд, Коул ответил:
— Она сбежала, пока я спал.
— О!
— Проснувшись утром, я отправился к ней в магазин, но ее помощница сообщила, что Софи заболела. У меня нет ее домашнего телефона, и я даже не знаю, где она живет. — Коул рассмеялся, но в смехе этом не было и намека на веселье. — После семи месяцев — после такой ночи — у меня нет ее домашнего адреса!
— Спроси у помощницы.
Коул зарычал, потом ответил, издевательски копируя женский голос:
— По правилам этики я не могу сообщать кому бы то ни было такие сведения, но обещаю передать Софи, что вы спрашивали ее домашний телефон.
Чейз нахмурился:
— Она отказалась сообщить тебе номер телефона Софи?
— Да. Что я ей только не говорил, но она была непреклонна.
— Так все дело в этом? Черт, бери с нее пример. Если ты сейчас сдашься, считай себя конченым человеком.
— Проклятие, я не собираюсь сдаваться! Просто не знаю, что делать в настоящий момент. Сидеть и ждать нет никакого смысла. Но я понятия не имею, что у Софи на уме.
— Ладно, я сам об этом позабочусь, — сказал Чейз и, поймав недоверчивый взгляд брата, добавил: — Пойду и поговорю с помощницей. Уж я-то выцарапаю у нее номер телефона.
— И как же, скажи на милость, ты собираешься это сделать?
— Не важно. Ты лучше подумай о том, что скажешь Софи, когда позвонишь. Если все испортишь, ты меня сильно разочаруешь.
Подошедшие Мак и Зейн услышали последнюю фразу Чейза.
— Коул разочарует Чейза?! Это в каком же смысле?
Коул покинул кабинет, но братья последовали за ним, как за волшебной дудочкой Крысолова.
— Что это между вами произошло? Куда, направляется Чейз?
Когда все они вышли в зал и оказались за стойкой, Уинстон-старший повернулся к Маку:
— На безнадежное дело, хотя он этого и не понимает. Но, познакомившись с Элисон, поймет.
Зейн, смущенный, выступил вперед:
— А кто такая Элисон?
— Помощница Софи.
— Ах да, припоминаю…
Коул и Чейз разом обернулись и уставились на него; они хотели было что-то спросить, но передумали. Подробности любовных приключений Зейна часто оказывались такими невероятными, что лучше было не расспрашивать. Мак ухмыльнулся.
Пока Чейз надевал пальто и натягивал перчатки, Зейн спросил:
— У вас с Софи произошла размолвка… или что?
— Это не твое дело.
Зейн пожал плечами:
— Ну что ж, прекрасно. Просто мне интересно, по какой такой причине ты ее не обслуживаешь. Если не хочешь, давай я это сделаю, только скажи. Но игнорировать женщину, по-моему, неприлично.
Коул резко обернулся и посмотрел туда, где обычно сидела Софи. Она и сидела там, положив руки на стол, с безмятежным видом, хотя была бледна и глаза ее покраснели. У Коула сжалось сердце и комок встал в горле.
— И сколько она уже так сидит? — спросил Чейз.
— Минут десять. Обычно Коул обслуживает ее сразу же, поэтому я не понял…
Последних его слов Коул не расслышал, так как, перепрыгнув через стойку и раскидывая попавшихся на пути посетителей, уже летел к Софи.
Господи, неужели она плакала? Слова, объяснения, мысли — все смешалось в его голове, Коул не мог ни на чем сосредоточиться и в конце концов, наклонившись, просто поцеловал ее. Крепко. Властно. Ее руки вцепились в его рубашку. Софи притянула его к себе еще ближе.
У Коула зашумело в ушах, и в следующий момент он понял, что это шумит зал. Оторвавшись от Софи, он оглянулся: большинство присутствовавших мужчин, разумеется, подначиваемые его непочтительными братьями, хохотали, бурно приветствуя происходящее.
Коул широко улыбнулся, потом обернулся к Софи. Она начала было что-то говорить, но он прижал к ее губам палец.
— Я люблю тебя, Софи.
Глаза ее расширились, губы задрожали.
Коул наклонился к ней еще ближе и хрипло прошептал:
— Я семь месяцев ждал этой ночи, и мои ожидания оправдались. Но будь я проклят, если стану ждать и дальше! Я люблю тебя, я желаю тебя. Сейчас и навсегда, независимо от того, какое имя ты себе присвоишь и как будешь одета. Теперь ты моя. Привыкай.
Он замолчал, ее большие глаза неотрывно смотрели на него. Если бы не жилка, бьющаяся у нее на шее, Софи можно было бы принять за каменное изваяние.
Наконец она хрипло ответила:
— Хорошо.
Его брови медленно поползли вверх, рот скривился в недоверчивой улыбке. Неужели она сказала «да»?
— Ты тоже желаешь меня?
— Я желала тебя с первого дня, как только увидела здесь.
Коул снова поцеловал ее, потом спросил:
— А почему же, черт возьми, ты сбежала от меня сегодня утром? Господи Иисусе, да я чуть с ума не сошел, когда проснулся и увидел, что тебя нет.
— Прости. Я чувствовала себя такой дурой…
— Черт побери, Софи…
Теперь пришел ее черед успокаивать его, и она прижала руку к его губам. Зрители захихикали. Никто не слышал, о чем они говорили, но жест Софи был весьма красноречив. Губы Коула под ее рукой растянулись в улыбке.
