Джулия Тиммон - Поединок страстей
– Цветы он определенно любит, – повторяет Джошуа.
Я вздрагиваю, только теперь понимая, что неотрывно смотрю на Гарольда целую минуту, не меньше, и поворачиваюсь к Джошуа. Увы! Любимый и на сей раз не почувствовал моего взгляда, хотя теперь я без дурацких очков и без парика. Тут в моей голове повторно звучит фраза Джошуа, я внимательнее смотрю на его лицо, ожидая увидеть хоть тень насмешки, но оно спокойное и серьезное.
– Словом, на мой взгляд, подобное сходство с собой ты могла бы обнаружить в десятках других мужчин, – размеренно говорит он.
– Ну нет! – горячо возражаю я. – Вернее, конечно, таких мужчин десятки, но судьба-то свела меня именно с Гарольдом, а со всеми остальными я в жизни не познакомлюсь. Не представится случая, потому что свыше задумано иначе.
Джошуа улыбается краешком рта, и в этой улыбке сквозит странная грусть.
– Хорошо, а есть ли что-нибудь такое, в чем ваши взгляды принципиально расходятся?
Задумываюсь и медленно киваю. О расхождениях говорить не очень-то хочется. И вместе с тем, если начистоту, такая потребность есть, причем с давних пор. О неприятном принято молчать, а оно скапливается в тебе и все больше подводит к тупику.
– Гм… Гарольду не очень по душе, что я вечно с книжкой, – несмело произношу я. – То есть он, разумеется, не против книг, но говорит, что читать надо что-нибудь дельное, приносящее пользу. Специальную литературу по маркетингу, искусству продвигать товар… Сам он постоянно повышает свой профессиональный уровень, и у него великие цели. А я… – Виновато усмехаюсь и машу рукой. – Я безнадежно влюблена в литературу художественную, главным образом в классику. Теперь это не очень в моде.
Джошуа усмехается.
– Что значит «не в моде»?
– Ну… – я стараюсь подобрать нужные слова, – современный человек живет насыщенно и быстро, должен думать в основном о том, как добиться успеха. На продолжительные размышления о романах Моэма мало у кого хватает времени.
Джошуа смотрит на меня в ожидании, будто я недоговорила чего-то важного.
Пожимаю плечами.
– Я серьезно. Современный человек гораздо охотнее поддержит разговор о секретах купли и продажи, чем станет убивать время на обсуждение, скажем, Роузи из «Пирогов и пива».
Джошуа вновь откидывается на спинку стула и складывает руки на груди, явно не соглашаясь со мной.
– Не знаю, – бормочу я. – Может, у меня такое окружение. – Задумываюсь и качаю головой. – Да нет же, все действительно так. Это отражается и в современном кино, и в телепередачах, даже в Интернете – так мне постоянно твердит Гарольд. Мир меняется, нужно меняться вместе с ним… Конечно, было бы прекрасно, если бы каждый из нас мог быть настолько разносторонне развит, что угадывал бы с первых нот любой дивертисмент Моцарта, однако, к сожалению, мы слишком ограничены во времени и, дабы не отстать от жизни, должны уделять больше внимания компьютерным технологиям, а разбираются в музыке пусть музыканты. Так говорит Гарольд. У меня не очень получается идти в ногу со временем, во всяком случае компьютерной игре, пусть самой фантастической, я всегда предпочту интересную книжку, причем старомодную – с обложкой и бумажными страницами. – Вздыхаю. – Что же касается работы, с ней я вроде бы неплохо справляюсь и без посторонней помощи, но достичь заоблачных высот или хотя бы стать в один прекрасный день начальницей отдела действительно не стремлюсь. На этой почве у нас постоянно вспыхивают споры.
С удивлением замечаю, что на губах Джошуа появляется еле заметная, но определенно теплая, не насмешливая улыбка и что сильнее блестят глаза. Такое впечатление, что мое признание его радует. Каким образом? Он молча кивает, о чем-то непродолжительно раздумывает, как будто приходит к неким выводам, и снова кивает.
– Это все? Или есть еще что-нибудь?
Растерянно повожу плечом. Перечислять свои странности не очень-то приятно, но успокаивает мысль, что Джошуа человек почти незнакомый. Впрочем, минутами мне начинает казаться, что он один знает меня по-настоящему, больше никто. Глупость, конечно.
– Еще Гарольда бесит моя привычка смеяться и сыпать шуточками, когда мне плохо.
Джошуа забавно изгибает бровь.
– Как сегодня днем, в кафе?
Смущенно смеюсь, вспоминая свои чудачества.
– Ага. Он говорит, что было бы лучше, если бы я села и честно поплакала, тогда и мне сделалось бы легче и всем вокруг не приходилось бы гадать, от страдания я придуриваюсь или от веселья. В этом я с ним не согласна. По-моему, слезы и уныние всегда хуже шуток. С другой же стороны, я нередко сознаю, что своими фокусами ставлю людей в неловкое положение – более того, пугаю. В этом, конечно, нет ничего достойного. Тут Гарольд прав.
– Смышленого человека хорошая шутка всегда позабавит, – рассудительным тоном произносит Джошуа. – А видеть слезы неприятно любому.
Обрадованно киваю.
– Вот и я так считаю! К сожалению, далеко не все разделяют мое мнение…
Тут мне на ум приходит поразительная мысль, от которой я с минуту сижу как немая: за весь сегодняшний вечер, хоть в моей душе и все клокочет от отчаяния и боли, я ни разу не отколола номера и ни над чем не расхохоталась. Почему? Напряженно раздумываю, отчего так происходит, и не нахожу ответа, хоть он, кажется, плавает где-то на поверхности. В голове все спуталось.
– В любом случае, своими шутками ты никому не причиняешь вреда, даже наоборот: избавляешь всех, кто тебя видит, от необходимости искать способ остановить твои слезы, – говорит Джошуа. – И потом каждый имеет право и страдать, и печалиться, и веселиться так, как требует именно его душа. По-моему, грех пытаться менять подобные вещи в другом человеке, не в себе, – медленно прибавляет он весьма благожелательным тоном, явно чтобы я вновь не вскипела.
Мгновение-другое размышляю.
– С одной стороны, ты вроде бы прав, с другой же – не совсем.
– Почему? – удивляется Джошуа.
– Если уж ты полюбила человека и согласилась жить с ним бок о бок, надо научиться подстраиваться под него, прислушиваться к его советам. Любовь возможна лишь при этом условии.
– Тогда это не любовь, – убежденно возражает Джошуа.
– А что же? – хмыкаю я.
– Потуги смириться с тем, что так или иначе оказалось с тобой рядом, и приспособиться к обстоятельствам. Если по-настоящему человека любишь, значит, должен быть терпеливым даже к его слабостям и не в коем случае не вмешиваться в его душу, не перекраивать ее по своему, не исключено, крайне дурному вкусу.
Какое-то время молчу. Да уж, говорить он умеет красиво. В Камбрилисе я и этому его качеству не придала особого значения. Почему-то немного краснею, в смущении опускаю глаза и медленно качаю головой.
