Саша Майская - Спасай и женись
Вторник они провели за городом. В Кускове обнаружился фольклорный фестиваль, и Лиза изъявила желание послушать народные песни. Потом Волков набрел на пирожковую, и они чуть не объелись до смерти, потому что пирожки здесь жарили в масле, а начинки были самые разнообразные. Потом они пили квас, а потом Лиза канючила, чтобы Волков нашел ей туалет. Измученный Жора взял ее за руку и решительно повел в чащу. Остановившись у раскидистого куста калины, он величаво указал на него.
— Вот тебе туалет. Я жду на тропинке.
Потом они просто бродили по аллеям, и вековые деревья загадочно шумели над их головами. Лиза размахивала руками, торопливо рассказывала Волкову что-то бессвязное, но очень важное, потому что у нее ведь был целый кусок в жизни, когда Волкова рядом не было…
Вдруг она замолчала и странно на него посмотрела. Жора забеспокоился.
— Ты чего? Язык прикусила?
— Нет. Я вспомнила. Когда тебя несли на носилках…
— Во, нашла, что вспоминать…
— Я сидела в машине и смотрела. А потом сказала, что выйду за тебя замуж. Волков, ты хоть понимаешь, что это значит?
— Детская психотравма, шок, детский лепет, девчачьи фантазии…
— Дурак ты, Волков. Это значит, что я с самого начала знала, что так все и будет. Ты и я.
Лицо Жоры неожиданно окаменело, стало суровым и очень взрослым.
— Котенок, это, конечно, не ко времени, но… Рано или поздно нам все равно придется об этом поговорить.
— Ты о чем, Жор?
— О нас с тобой. О том, что будет потом.
— Потом тоже будем мы с тобой. Мы с тобой будем всегда…
Он стиснул ее запястья так, что она вскрикнула от боли. Волков тут же выпустил ее, отвернулся, а потом заговорил уже тише — и намного печальнее.
— Мы с тобой, Лизавета Игоревна, совершили прекрасную, замечательную, волшебную, но глупость. Не надо было всего этого делать. В первую очередь мне. Потому что я…
— Старше? Не желаю слышать!
— Нет, дело не в этом. Потому что я — мужик. А мужик — это не просто конь с яйцами. Это тот, кто за все отвечает.
— Волков, у тебя устаревшие понятия…
— Какие есть, Лизавета. Других не будет. И я за тебя отвечаю, а потому и говорю: нельзя было этого делать.
— Да чего ты заладил — нельзя, нельзя… Ты еще вспомни про коня и трепетную лань, принцессу и свинопаса и прочую лабуду!
— Не так капитально, но что-то в этом есть. Ты — дочь президента банковского холдинга…
Лиза вдруг остановилась и вскинула на Волкова закипающие злыми слезами глаза:
— И что теперь? За Эдика мне выходить?
— Он прекрасный человек, сама говорила…
— Да пошел ты, Волков! У него руки мокрые, как у лягухи, он спит в пижаме в полосочку и боится самолетов!
— Я тоже самолетов боюсь.
— Заткнись! Ты предатель, понял? Испугался, что от папы тебе влетит? Что работу потеряешь?
— Лизка…
— Не бойся, я никому не скажу, что мы трахались. С работы тебя не уволят, зарплату не понизят.
— Да ты… ты что думаешь, я из-за этого?!
— А из-за чего тогда? Это все дурацкая дурость — про принцесс. Я не нужна никому в этом долбаном холдинге. Серега — он старший, он наследник, ему нравится денежки считать. А я лошадей любила с детства! Собаку хотела! Рисовать учиться! Думаешь, кто-нибудь на это внимание обратил?
— Лиз, да погоди ты… В Англию тебя отправили…
— Вот именно! Отправили! Чтоб не мешалась. Ты хоть помнишь, когда отправили-то? Сразу после того похищения.
— Ну, правильно, чтобы безопасно…
— А ты знаешь, что я до пятнадцати лет писалась по ночам, потому что мне этот дядька в черном снился? В интернате английском, дорогущем и престижном, Лиза Волынская, взрослая корова, писалась по ночам. А ее соседки над ней смеялись!
Перепуганный не на шутку Волков пытался схватить ее за руку, но девушка вырывалась, отбегала, говорила все быстрее и надрывнее.
— Меня туда отправили одну, самолетом. Ни папа, ни мама — никто со мной не полетел! Я одна в гостиничном номере жила, пока из школы за мной не приехали. Как же: у папы были выборы, у мамы — тур по Средиземноморью. Еще бы, она так измучилась, бедняжка. Столько пережила, когда ее дочь похитили. Конечно, ей надо было отдохнуть. А то, что эта самая дочь в ней тогда больше всего нуждалась, она и не вспомнила!
— Лиза, она же мать тебе, не надо…
— Мне баба Шура матерью была. Она меня с детства мыла-кормила-переодевала. Она меня читать научила. Письма мне в Англию писала, чтоб я русский не забыла. А моя, с позволения сказать, мать приезжала ко мне за семь лет пять раз. Пять раз, Волков! Даже не ежегодно. Хороша наследная принцесса?
— Лиз, отец тебя любит…
— Отец любит деньги. Это нормально у нас в семье. Серега тоже их любит, мать их любит, скоро их и Катерина полюбит.
— Он переживал за тебя, очень. Я видел…
— Что ты видел, солдафон романтический? Как он в машине истерику закатил? А ты хоть помнишь, сколько за меня тогда требовали?
Жора нахмурился. Это он помнил. Девочку похитил действительно одиночка, дилетант, и потому требования были на удивление скромными. Всего тридцать тысяч долларов.
Лиза вцепилась ему в футболку скрюченными пальцами.
— Почему же он их не отдал? Почему больше не отдал, за дочку-то, а? Да у него машина тогда дороже стоила, чем эта сумма!
— Лиз, тут своя специфика. Он правильно сделал, что обратился в органы. Там и посоветовали денег не давать, выходить на переговоры…
Лиза отступила на шаг, почти зашептала:
— Если бы… с тем, кого я люблю… случилось что-то страшное… Да я бы на брюхе поползла… продала бы все, заняла бы, украла… Да он должен был вперед вас, спецназовцев, в тот дом ломануться! А он сидел в машине и сохранял лицо.
— Лизка, не надо, маленькая…
— И теперь ты мне говоришь: хватит, побаловались и будет. Переспали — разбежались. Так за что же ты тогда отвечаешь, мужик Жора Волков? И какой же ты тогда мужик?!
Вот тут она и сломалась. Слезы хлынули ручьем, и Лиза обессиленно сползла на траву. Волков скрипнул зубами так, что на соседнем дереве испуганно шарахнулась сорока. Нагнулся, поднял Лизу легко, как тогда, в детстве…
— Дура ты, Волынская. Я люблю тебя, а ты орешь. И я не бросать тебя собираюсь, а держать не хочу. Потому что ты все равно — принцесса…
— Жора… Если ты меня бросишь, я жить не буду. Я уйду и под машину брошусь. Или уксус выпью. Или стекла битого наемся. Потому что… потому что я не могу без тебя, Жор. Я тебя люблю.
— Ну-ка, вытри сопли и иди сюда… Эх, Лизавета, сколько ж я на тебя платков уже извел…
Постепенно в лесу установилась тишина. Птицы осмелели и вернулись на ветви кустарника. Птицам не было никакого дела до двух голых существ, сосредоточенно обнимавшихся в густой траве. Птицы хотели есть.
