Алана Инош - Дочери Лалады. (Книга 2). В ожидании зимы
Разморённая от приятной усталости, Дарёна поела совсем немного. Щёки горели от возни у растопленной печи, кожу на лице немного стянуло жаром, а натруженные ноги гудели. Вставать не хотелось… Вот бы кто-нибудь перенёс её с лавки прямо в постель! Но нет, отход ко сну откладывался: их ещё ждала баня. В пропитанной можжевеловым и травяным духом парилке девушку развезло окончательно, и она лениво вытянулась на душистой соломе. Когда Млада прильнула к ней влажным от пота и пара телом и защекотала губами шею, Дарёна простонала:
– У тебя ещё какие-то силы остались?
– Ненасытная я, да? – тихонько засмеялась Млада, касаясь дыханием её уха. – Совсем замучила тебя, бедняжку, своей любовью…
– Не замучила, что ты! – из последних сил прижимаясь к её щеке своею, вздохнула Дарёна. – Любо мне с тобой быть, и ласки твои сладки мне. Но сегодня я… ммм… уже устала немножко.
– Ну, коли устала, тогда отдыхай, моя родная, – сказала Млада, ограничиваясь сдержанно нежным поцелуем. – Лежи, а я тебя попарю и спинку тебе потру…
Позже, чистые и разрумяненные, они сидели в предбаннике, остывая от томительного влажного жара и потягивая прохладный квас.
– Солнышко хорошо припекать уж начало, гриву мне подстричь надобно, – сказала Млада.
Дарёна помогла ей с этим, изрядно укоротив отросшие волосы сзади над шеей, чтоб та не потела в зной. Чёрные влажные завитки падали на пол, и девушке было их жаль: она так любила наматывать их на пальцы… Впрочем, на голове женщины-кошки оставалось ещё немало волос, и Дарёна утешилась этим.
Утром, чуть свет, она провожала Младу на службу. Заворачивая кусок вчерашнего пирога в чистую тряпицу, она отчаянно зевала: ночь промелькнула, как единый миг, где уж тут выспаться всласть… Впрочем, так всегда бывало после выходного дня у супруги. Спохватившись, что спросонок не убрала волосы, Дарёна потянулась за платком, но Млада, ласково чмокнув её на прощанье в нос, со смешком шепнула:
– Да не суетись, потом приберёшься… Тут все свои, стесняться некого.
Девичьи привычки понемногу оставались в прошлом: теперь Дарёне следовало плести две косы и убирать их под белый платок и вышитую шапочку с сеткой-волосником на затылке. Платок, имевший вид неширокой, но длинной, как рушник, полосы ткани, проходил под подбородком, охватывал шапочку сверху и завязывался сзади, под свёрнутыми в сетке косами. Так ходили матушка Крылинка, Рагна и Зорица, а теперь и Дарёне приходилось привыкать к такому убору, означавшему её новое положение. Сеточка, в которой покоились волосы, была выполнена из тонких, но прочных золотых нитей с вплетёнными в ячейки жемчужинами, и её позволялось оставлять открытой. Ушей платок тоже не скрывал полностью, чтоб можно было без помех носить серёжки.
Дни шли, всё жарче и веселее пригревало солнышко. Отцвели яблони в садах, но Белые горы не подурнели от этого. На смену вешним цветам пришли раннелетние, и Дарёна не уставала поражаться их благоухающему изобилию и щедрой головокружительной пестроте. Млада не запрещала ей гулять одной, и она, бродя по лесу, наткнулась однажды на полянку, всю сплошь белую от цветущей черемши.
– Ах, – восторженно вырвалось у неё.
Мелкие цветочки собирались в шаровидные головки, а листья походили на ландышевые. Дарёна с улыбкой брела по этому белому ковру без конца и края и вдыхала вкусный, пряный, остро-чесночный запах, оставшийся на пальцах от сорванного стебелька. Этот запах возбуждал голод, который в последнее время стал необычайно жгучим и выкидывал странные коленца: то Дарёне хотелось свежих ягод (и неважно, что они ещё не созрели), то вдруг её охватывала любовь к квашеной капусте, которую она прежде не особо жаловала, а временами начиналась и вовсе пугающая страсть – пожевать, к примеру, глину. А вот мясного ей совершенно не хотелось, более того – от одного вида куска мяса, сочащегося кровью, начинало мутить, и Дарёне было порой трудновато готовить для Млады. Присев на поваленный ствол, она принялась плести венок и, конечно же, не удержалась – зажевала пару стебельков. Душистая, острая черемша раздразнила, раздула пожар в животе. Эх, сейчас бы пирога с крыжовником, луком, яйцами, солёными грибами. Да и рыба там не помешала бы, а также земляника… тоже солёная. Да зелени, зелени побольше: от неё и польза, и вкус приятнее, и пахнет хорошо! Хм… и мёду чуток. И брюквенной ботвы, и крапивы, и одуванчиков, и огурцов… Улиток?! Да, улиток. А ещё – клевер… (Ну и что ж, что им питаются коровы?) Словом, это была сумасшедшая начинка, но именно такое сочетание казалось Дарёне желанным, и она, придумывая всё новые и новые составные части, истекала слюной. Впрочем, вздумай она на самом деле испечь такой пирог, матушка Крылинка наверняка подняла бы её на смех: мало того, что такие вещи вместе не кладут, так некоторые ещё и не едят вовсе… А в самом деле, к чему все эти сложности, разносолы? Самое простое – ломоть свежеиспечённого, ещё тёплого, ноздреватого и пышного хлеба с парным молоком, а больше ничего и не надо.
Распалив себя мыслями о еде, Дарёна вдруг ощутила приступ дурноты. Черемша слишком пьянила своим запахом – даже голова закружилась и разболелась, и девушка решила перенестись подальше отсюда. Хотелось посидеть у какого-нибудь тихого, уединённого озера.
Озерцо, которое она нашла, отражало невыносимо чистую небесную лазурь, а по берегам поросло похожей на осоку травой, которая тоже вошла в пору цветения. Цвела она необычными цветами, похожими на пышные пучочки тончайшей белой шерсти. Дарёна вспомнила её название – пушица. Пуховки мягко защекотали ладонь Дарёны, как детские волосики, и ей вдруг пришла в голову блажь – сшить подушечку с перинкой и набить их этими лёгкими, как гусиный пух, комочками. И непременно вышить наволочку охранными узорами… Кстати, Зорица подскажет, какую вышивку лучше сделать, надо бы у неё спросить.
Задумано – исполнено. Дарёна при помощи кольца перенеслась в Кузнечное, к дому Твердяны. Кошачья половина семейства была, конечно, на работе в кузне, а матушка Крылинка с Рагной и Зорицей трудились в огороде – пололи грядки. Свежий хлеб и молоко для проголодавшейся Дарёны тут же нашлись, но едва она проглотила первый кусочек, как желудок вывернуло, скрутило тошнотой и изжогой в жгут.
– Так-так, – с любопытством прищурилась матушка Крылинка. – А ну-ка… Зорюшка, принеси-ка воды из родника.
Пока Зорица ходила за водой, Дарёна сидела под яблоней на берёзовом чурбаке, слегка сникшая и вялая от колпака мурашек и звона, накрывшего её внезапно следом за дурнотой в животе. На грядках зеленели всходы, и по подросшей ботве уже можно было издали отличить, где что посажено.
