Сандра Мэй - Ты – лучший
– Так я ведьма?
– Ты же ирландка.
– Знаете что, босс!
– Что?
– А пошли! Гулять так гулять.
Морин сама не могла понять, что происходит. С этим мужчиной она пошла бы даже грабить банк, причем хоть сейчас.
Джон смотрел на нее и не мог отвести глаз. Как ей идет красный цвет! И какие зеленые у нее глаза!
– Ну и как вам Эдди?
– Мне казалось, мы уже перешли на «ты»?
– Хорошо, как тебе Эдди?
– Дай подумать. В целом – хорошо. Добрый, честный, веселый мальчик, остроумен, хорошо воспитан. Обаятелен. В нем чувствуется порода – в самом лучшем смысле этого слова.
– То есть он тебе понравился?
– Знаешь, босс, в твоих устах это звучит почти как обвинительный приговор. Он милый парень – это все, что я имела в виду.
– Зато он явно имел в виду что-то другое… Как ты считаешь, у них с Алиситой серьезно?
– Нет. То есть я могу ошибаться…
– Не можешь. Ты хорошо знаешь мужчин.
– Ой, только ради бога, не приводи в качестве иллюстрации этого Боско Миллигана!
– Забудь о нем! Или у тебя тоже психотравма? Я волнуюсь за Алиситу. Она хорошая девчонка и отличная помощница для Касы и для меня, когда я живу здесь, но жизни, а тем более людей она не знает.
Морин тихо ответила:
– Она должна учиться сама. На своих ошибках. Ты не в силах ее оградить от этого.
– Так что насчет Эдди? Он влюблен в нее?
– Я бы сказала так: она ему нравится, потому что она симпатичная девчонка и его ровесница, но сам Эдуард…
– Надо же, дорос наконец-то до Эдуарда.
– В каком смысле?
– Мои ребята зовут его Эдди-малыш, а когда он только приехал, звали его Эдди-Помидорчиком. Он обгорел на солнце в первый же день.
– До чего же мужики могут быть бестактны…
– Сейчас они смеются над этим все вместе. У Эдди… виноват, у Эдуарда хороший характер.
Морин отошла к перилам и глубоко вдохнула посвежевший, пахнущий озоном воздух.
– Я думаю… как ни жаль Алиситу, но он скоро уедет отсюда. Как только поймет, что сполна насладился приключениями в девственных лесах.
– Кроме того, он втюрился в тебя…
– Босс, это невыносимо! Что это за «втюрился»?
– Я ранчеро. Приходи ко мне в Лондоне, там я более цивилизован.
– Это тебе кажется! Молодой Эдуард вовсе не втюрился, как ты выражаешься. Самое интересное, что и Алисита тоже не влюблена в него.
– О, как интересно!
– Это просто. Они оба в том возрасте, когда любовь необходима, как воздух. Так уж получилось, что им просто некого любить в этой глуши. Естественно, что они тянутся друг к другу, но если один из них уедет, все закончится.
А если уедешь ты, рыжая? Ничего тогда не закончится, ничего…
Морин испытующе посмотрела в задумчивые очи витавшего где-то Джона Карлайла, сердито фыркнула, сбросила с ног туфли и выбежала на траву газона. Первые капли дождя ударили по листьям магнолий. Морин вскинула руки к небу и рассмеялась; словно отвечая ей, сверкнула развесистая сине-зеленая молния. Джон смотрел на девушку и думал…
Видеть тебя каждый день, каждый час. Целовать тебя, ласкать твою нежную кожу. Зарываться лицом в золотые локоны. Пить твой запах, дразнящий и нежный, свежий и пряный. Просыпаться, сжимая тебя в объятиях. Засыпать, целуя тебя, рыжая…
Она танцевала, ведьма эта рыжая! В странном, не то цыганском, не то испанском танце кружилась по лужайке, залитой странным, предгрозовым, немножечко потусторонним сиянием. Джон с тихой тоской возвел глаза к небу. Если это не называется – соблазнять мужчину, то он уж и не знает…
– Суровый босс! Что ты там забыл? Иди скорее сюда, здесь же так… так здорово!!!
И неведомая сила сорвала Джона Карлайла с места, метнула его прямо через резные перила, по влажной траве, сквозь стремительно густеющие сумерки, к рыжей ведьме, пляшущей под молниями.
Он схватил ее так крепко, что дыхание перехватило у обоих. Прежде, чем каждый из них смог понять, что происходит, они уже целовались, яростно, почти с ненавистью впиваясь друг в друга. Джон не понимал, что с ним происходит. Словно туман застилал ему глаза, обволакивал разум, мешая думать с привычной рассудительностью…
Он всегда умел контролировать себя. С самых малых лет, с того времени, как не стало мамы. Тогда маленький мальчик научился не плакать, чтобы не сердить папу. Потом мальчик вырос, совершенно точно зная, что нет на свете эмоций и чувств, которые нельзя было бы держать в узде. И вот теперь привычный мир рушился. Стены крепости, с таким трудом воздвигнутой Джоном Карлайлом вокруг собственной души, оказались бумажными, и едва опаляющий ветер страсти дохнул на них – они рассыпались в пепел.
Морин казалось, что она погибает. Сердце не может биться так сильно, оно просто разорвется, но почему же не больно? Почему так хорошо…
В следующий миг она вырвалась, вывернулась из этих могучих рук, метнулась прочь, куда-то за кусты магнолий, а там с легкостью перемахнула невысокую ажурную ограду и…
…оказалась в сельве.
Ричард Карлайл прекрасно знал, что делает, когда строил Дом На Сваях. Многие его соседи – если можно назвать соседями тех, кто живет от тебя в полусотне километров – ставили свои жилища основательно, как бы на века, возили по Реке баржи с камнем и цементом, насыпали дамбы, вырубали опушку Леса, проводили дренажные системы…
Ричард Карлайл только презрительно фыркал, глядя на это, и строил свою лачугу на сваях, словно птица-ткачик. Тут веточка, там бревнышко, крышу покроем тростником, закрепим лианами…
В результате Дом На Сваях стал тем, чем стал – легким белоснежным корабликом, качающимся у самого берега Великой Реки. Ни одного вырубленного дерева не пошло на Дом – только топляк, принесенный по течению. Никаких оврагов и канав – просто Ричард достаточно давно жил в сельве, чтобы усвоить, где, когда и до какого уровня поднимается вода в Реке во время разлива. Его дом вырос так же, как и любое дерево сельвы, так же, как и неприметные, но достаточно прочные и удобные поселения яномами, маленьких лесных обитателей. Как и они, Ричард усвоил простую истину – глупо пытаться бросить вызов Лесу, надо учиться жить с ним в гармонии.
Ажурная ограда вокруг сада была чистой условностью. Поэтому в одно мгновение Морин очутилась в совершенно диком и непроходимом лесу. В довершение ко всему грозовая прелюдия закончилась, и с небес хлынул настоящий дождь. Молнии сверкали теперь беспрерывно, гром гремел, не умолкая, и девушка замерла, практически не соображая, где она находится. Это ее и спасло. Если бы Морин пробежала еще немного, она рисковала заблудиться всерьез.
