Лаура Дэниелз - В памяти храня
— Что сделать? Гм, интересная постановка вопроса… Предлагаешь мне карт-бланш?
Почуяв подвох, Джини насторожилась.
— В каком смысле?
— Ты ведь только что сказала «что сделать, чтобы ты не увольнял Кончиту». Ну, жестокость мы обсуждать не будем, сам я считаю, что мое решение справедливо, тем более что Кончита взрослый человек и не могла не осознавать последствий своих действий. А ты, насколько я понял, ждешь, чтобы я назвал тебе способ, который помог бы убедить меня изменить решение в пользу Кончиты, верно? — С губ Сида слетел смешок, явившийся для Джини полной неожиданностью — не та сейчас была ситуация. — Хм… а что бы ты сама мне предложила?
Она понуро пожала плечами.
— Пожалуй, кроме благодарности, предложить мне нечего.
9
Надежда у Джини почти иссякла. Сид потешается, вся эта история для него развлечение, и ничего тут, видно, не поделаешь…
— Благодарность? — насмешливо протянул он. — Всего-то? А существенного ничего нет?
Джини промолчала. Существенное, в понимании Сида, означало деньги, но такими суммами, о которых он упоминал, она не располагала.
— Судя по всему, на ум тебе ничего не приходит.
— Нет.
— Ясно. Но подобные сделки, знаешь ли, не в моих правилах. Я позволю Кончите работать дальше, закрою глаза на ее провинность — то есть сделаю конкретную вещь, — а взамен услышу лишь «спасибо»? По-моему, этого мало.
С губ Джини слетел вздох. Что тут скажешь?
Немного помолчав, но так ничего и не дождавшись, Сид произнес:
— С другой стороны, есть нечто такое, на чем мы могли бы сойтись. Не догадываешься, о чем я?
Джини задумалась, но на ум ей ничего не пришло.
— Нет.
Закатив глаза к потолку, Сид со вздохом заметил:
— А ведь все лежит на поверхности. Просто как дважды два.
К чему он клонит? — с беспокойством подумала Джини.
— Не мог бы ты выразиться конкретнее? Если существует нечто такое, что могло бы спасти Кончиту от увольнения и что я в состоянии обеспечить, то тебе остается только назвать это.
У Сида вырвался странный звук, будто он поперхнулся, хотя кофе в настоящий момент не пил.
— О да, я могу назвать то, что ты в состоянии обеспечить.
— Говори, — коротко произнесла Джини.
Но прежде чем что-либо сказать, Сид скользнул взглядом по ее стройному телу. Глаза его слегка потемнели.
— Секс.
Слово слетело с уст Сида так тихо, что Джини показалось, будто она ослышалась. Но в следующее мгновение он добавил:
— Да, это единственное, что я действительно хотел бы получить от тебя.
Секс?
Джини изумленно заморгала, затем у нее вырвалось довольно глупое «хи-хи-хи», наконец, во все глаза глядя на Сида, она пробормотала:
— Что за чушь? Какой еще секс? Чтобы мы с тобой… Да нет, ты, наверное, шутишь!
Он прищурился.
— Наоборот, серьезен как никогда. Не понимаю, почему идея секса со мной кажется тебе странной. Ведь у нас все к тому шло и рано или поздно мы оказались бы в постели, но… — Он умолк, словно у него на миг перехватило от волнения горло, что было странно, так как ему-то что волноваться? Впрочем, подобное впечатление могло быть ошибочным, потому что в следующую минуту Сид спокойно продолжил: — Но вместо меня ты предпочла пять тысяч долларов и моего отца. Ну и еще, разумеется, те деньги, которые тебе выплатили наши конкуренты за шпионаж в принадлежащей нам компании.
Помрачнев, Джини опустила глаза. Снова он за свое! Видно, ничего хорошего из этой беседы не получится.
— Ну, как ты смотришь на подобную сделку?
Ресницы Джини взметнулись.
— Послушай, даже в шутках нужно знать меру!
— Тише-тише, поумерь пыл! Надо же, как всполошилась…
— Что же мне, сидеть и спокойно выслушивать подобные предложения?
Невозмутимый тон Сида действовал на Джини хуже всякой нервозности. Сама она сидела как на иголках, поэтому флегматичность Сида являлась своеобразным контрастом ее собственного состояния.
— Не понимаю, что такого ты усмотрела в моем предложении, — с прохладцей произнес он.
— Что такого?! — воскликнула Джини. — Оно… ни в какие ворота не лезет! И вообще… аморально!
Воцарилась минута тишины, затем Сид усмехнулся.
— Кто бы говорил о морали! После всего, что ты натворила, рассуждать о высоких принципах… Смешно! Думаю, вопросы морали — это не то, что могло бы помешать тебе спокойно спать по ночам. — Он пошевелился в кресле, закинув ногу на ногу. — Что же касается моего предложения, то ни о каких шутках здесь нет даже речи. На мой взгляд, я предлагаю тебе очень выгодную сделку. Вот послушай: ты бросаешь работу, переезжаешь ко мне на все готовое — и прямехонько в мои объятия, — за что я обязуюсь предать забвению провинность Кончиты. Думаю, подобному предложению могла бы позавидовать любая женщина.
Последняя фраза не просто удивила Джини — возмутила до глубины души.
— Хорошо же ты о нас, женщинах, думаешь! — процедила она сквозь зубы.
Однако Сид остался спокоен.
— У меня есть для этого основания.
В упор глядя на него, Джини с горечью произнесла:
— А по-моему, тебе просто нравится меня унижать. С тех пор как ты… как я перестала тебе нравиться, ты только тем и занимаешься.
Сид слегка нахмурился.
— Я не понимаю. Ты говоришь загадками. Когда это я тебя унижал?
— Да твое предложение само по себе уже есть унижение!
— Вот это да! Как ты Странно рассуждаешь. По мне, так это благородный поступок. Ведь в нашей сделке теряю лишь я один, ты же только приобретаешь.
— Интересно, что же такого я, по-твоему, извлекаю из твоего предложения?
Он ухмыльнулся.
— Деньги, роскошную жизнь, отсутствие необходимости учить уму-разуму малолетних мамаш-одиночек, но главное — ты приобретаешь замечательный, ни с чем не сравнимый секс!
— С тобой? — буркнула Джини.
— Именно! — произнес Сид с многозначительностью, которая стала понятна в следующую минуту, когда он добавил: — Я даю тебе возможность сравнить моего отца и меня. Мой отец был твоим любовником, теперь ты узнаешь в подобном качестве меня. По-моему, это благородно с моей стороны — дать тебе такую возможность!
Ироничная торжественность тона Сида покоробила Джини.
— Понимаю, ты находишься в плену фантазий, навеянных рассказами твоего отца, — с дрожью в голосе произнесла она. — Оправдываться не стану, скажу лишь, что не заслуживаю подобного… неуважения.
Сид так и покатился со смеху.
— Ох, не могу! — восклицал он в перерывах между приступами хохота. — Уморила! Жаль, что этого никто не слышал!
