Наталья Нестерова - Между нами, девочками
Я шла по оживленной улице мексиканской столицы и увидела впереди девушку, у которой в разрезе юбки виднелись сантиметров десять кружевного нижнего белья. В детстве нам покупали комбинации на вырост и подтягивали их резиночкой на талии, но комбинашки имели противную привычку вылезать — именно так, как у этой несчастной девушки. В несколько шагов я догнала мексиканку. Надо сказать, что в тот период мой языковой багаж насчитывал, кроме предлогов, и несколько десятков слов. Я могла выразить свою мысль конструкциями типа: «Я приехала из Москвы завтра». Но тут я сообразила, что сказать:
— Вы имеете проблему сзади.
Она мгновенно переменилась в лице, испуганно отскочила к стене и прислонилась к ней спиной. Своим видом бедняжка являла полную противоположность особам, задорно рекламирующим женские прокладки по телевизору. Заглядывая назад то через левое, то через правое плечо, она пыталась рассмотреть свою спину, но катастрофы не замечала. Что-то спрашивала меня, но я, одобряюще улыбаясь — мол, ничего страшного, мы, женщины, друг друга прикроем, — пыталась защитить ее от назойливых взглядов прохожих своим телом, твердя: «Проблема сзади».
К нам подошла еще одна «солидарница», потом другая. Теперь уже две женщины рассматривали Девушкину юбку, недоуменно пожимали плечами, быстро переговаривались, обращались ко мне. Но я знай себе талдычила: «У нее проблема сзади».
И вдруг я обнаруживаю аналогичную проблему, но не сзади, а сбоку еще у одной женщины из нашей группы — из разреза торчит нижняя юбка.
Соображаю: что-то здесь не так, пора ретироваться. Вежливо прощаюсь:
— Всего доброго!
Быстро ухожу, затылком чувствуя их, мягко говоря, недоуменные взгляды.
По дороге я насчитала еще пять женщин «с проблемами». В том сезоне у мексиканок была мода: выставлять нижние юбки в разрезы верхней одежды.
Нас предупреждали: поздним вечером в парке лучше не гулять, могут грабители и прочие хулиганы напасть. Но чтобы в чудном парке, забитом мамашами и детьми, среди бела дня ко мне, мирно прогуливающейся, пока дети кружатся на каруселях, пристал вор — такого я не ожидала. Да и сам грабитель был на удивление. Симпатичный молодой человек, в темном костюме, белой рубашке, при галстуке — ни дать ни взять обычный клерк, выскочивший из конторы пообедать. Но вот, поди ж ты, всяко бывает. Подошел и вежливенько заявил:
— Сеньорита, прошу прощения, дайте мне ваши часы, пожалуйста.
Мое общение с мексиканцами все еще напоминало разговор по радиотелефону через тысячи километров: они говорят и ждут несколько секунд, пока сообщение до меня дойдет, то есть я его мысленно переведу.
Перевела. И возмутилась. Часов мне было жалко — совсем новенькие! — и наглость грабителя пробудила во мне бойцовские настроения. Что он может со мной сделать? Я орать начну, народ сбежится.
Орать я не начала, но, прижав руки к груди, кистью левой прикрыла запястье с часами. Грозно посмотрела на грабителя и отрицательно покачала головой. Боковым зрением я уже присматривала, кто бросится мне на помощь. Ворюга удивился моему мужеству, даже брови у него вверх полезли, но не отступил, еще приторнее заговорил:
— Я прошу прощение за беспокойство, но я хотел бы ваши часы!
— Не дам! — сказала я по-испански. — Сейчас начну кричать! — предупредила я.
И он испугался! Глаза опустил и с извинениями затрусил по дорожке.
Когда сердцебиение пришло в норму, я испытала удивительное чувство — ликование человека, победившего зло. Но в парке оставаться было все-таки страшновато.
Я позвала детей, и мы отправились домой.
Мужу, открывшему нам дверь, я радостно заявила прямо с порога:
— Представляешь, на меня в парке напал грабитель, но я с ним справилась! Он позорно удрал!
— Какой грабитель? Что он хотел? — всполошился муж.
— Да такой мерзляк, прикидывается порядочным, в костюмчике, в галстуке. А сам: гоните часы, сеньорита. Но я не испугалась, я ему в лицо: нет, подлец, не видать тебе моих часов!
Зачем! — простонал муж, а потом повысил голос едва ли не до крика: — Я тебе говорил! Никогда не сопротивляться! Отдать часы, деньги, черта лысого, но не провоцировать их! Это наркоманы, маньяки, их поведение непредсказуемо. Он мог выстрелить из пистолета, ткнуть ножом! Вот! — Муж схватил местную газету и потряс ею перед моим носом. — Вот заметка! Вчера убит член правительства! Ехал в машине, остановился на светофоре, окно открыто, подошел грабитель, приставил к виску пистолет, велел снимать «ролекс». «Ролекс»! А не твою пластмассовую дребедень. Тот стал сопротивляться, вор выстрелил и убил министра. Все, похороны! Ты этого хочешь? Я тебе дюжину таких часов куплю! Больше вы никуда не ходите одни! Пока ты не поймешь, как нужно себя вести!
Я слушала гневные проповеди и чувствовала себя человеком, который установил мировой рекорд, а теперь его ругают за сам факт участия в соревнованиях.
— Хорошо, — огрызнулась я, — в следующий раз я отдам часы, деньги, черта лысого и приведу воров домой — вдруг их здесь тоже что-нибудь заинтересует.
Неожиданно муж перестал метаться и потребовал от меня подробного отчета:
— Он тебя хватал за руки?
— Нет.
— Угрожал оружием?
— Нет.
— Но как-то он на тебя нападал?
— Никак! Вежливо попросил, чтобы я сняла часы и отдала ему.
— Повтори дословно, что он сказал.
— Гоните часы, пожалуйста.
— Нет, без литературного перевода и по-испански.
Я раздельно, по словам, по слогам процедила:
— Дамэ су ора, порфовор!
Дословно: дайте мне ваше время, пожалуйста.
Первыми захихикали дети, которые в момент нашей перепалки сидели испуганными мышками, потом захохотал муж.
— Наталья! — покачал он головой. — Человек спросил у тебя, который час! А ты заорала благим матом?
— Ничего подобного! — сопротивлялась я. — Он сказал пусть не «ваши часы», но «ваше время». А какое оно мое? Оно одно на всех. Как и пространство — ехидно заключила я.
— Это устойчивая идиоматическая форма, — потешался муж. — Ты когда язык, наконец, выучишь? Ты ему в глаз, случайно, не заехала?
— А здорово было бы! — выступил на защиту старший сын. — Если бы мама сделала, как ты, папа, говоришь. У нее спрашивают, который час, а она снимает часы и отдает.
— Или на помощь зовет, — поддакнул младший.
Мы возвращались из командировки в девяносто первом году, когда в московских магазинах гулкое эхо отражалось от очереди, выстроившейся за пакетом молока, выдаваемого по карточке. Поэтому из-за границы везли все, что не могло протухнуть за сутки перелета. Тащили, кроме многочисленных подарков родным и близким: макароны, консервы, колбасы, стиральный порошок, туалетную бумагу, зубную пасту и прочее, прочее. В скобках замечу, что на родине в собственном доме, у друзей, у родственников, у соседей мы обнаружили стратегические запасы продуктов и гигиенических товаров. Словно народ готовился к войне или к автономному плаванию на подводной лодке.
