Сандра Хьятт - Любовь жива
— Оказалось, что она родила мне сына.
Макс все еще не привык к странному ощущению, которое появлялось, когда он произносил «мой сын». Эта гордость и счастье все еще изумляли его.
Рейф наклонил голову:
— Ты уверен, что он твой?
— Да. Поэтому мы поженились.
— Женщины хорошо умеют тщательно выбирать кандидатов на должность отцов их детей.
Макса вдруг охватило раздражение.
— Она не такая. — Он имел право злиться на Джиллиан, подвергать сомнению ее действия, но, когда это делали другие, особенно те, кто даже не знал ее, он не мог этого вынести. — Кроме того, мальчик — копия меня.
Рейф пожал плечами:
— Что ж, значит, теперь она будет делать то, что ты ей скажешь.
Макс подумал о Джиллиан, волевой и упорной.
— Не думаю, что это будет так просто. — Рейф совершенно не представлял себе, с кем имеет дело, если так говорил. — Она не из тех, кто пляшет под чужую дудку.
Только не его Джиллиан. Она была слишком независима — и она не была «его» Джиллиан, поправил он себя. Да, они поженились, но только ради Этана. Не было никаких «нас», никаких «его», никаких эмоциональных привязок. А вот физические будут, и скоро. Он даст ей время привыкнуть к этой мысли, признаться самой себе, что их страсть все еще жива и нет смысла отрицать это.
— Я уверен, что ты сумеешь ее приручить, — сказал Рейф.
Выйдя от него, Макс наткнулся в коридоре на Чейза, идущего в кабинет Рейфа с мечтательным выражением на лице. Усевшись за стол у себя в кабинете, Макс задумался о Джиллиан. Вчера вечером они устроили семейный ужин, сидя втроем за маленьким столом. Хорошо, что Этан ни на минуту не умолкал, пусть большая часть его монологов и была неразборчивой. Если бы пару дней назад его спросили, что он думает о таком ужине, он ответил бы, что это самое ужасное, что только можно себе представить. Однако это оказалось в разы лучше одиноких перекусов на работе. Он делил целый новый мир, состоящий из взглядов, прикосновений, смеха, с женой и сыном и все-таки не мог позволить себе забыть, почему все это происходит. Он был там, чтобы быть частью жизни своего сына, чтобы его сын был частью его жизни, и Джиллиан прилагалась к мальчику по умолчанию. Макс не мог позволить им взять в плен его сердце.
Макс знал, что Джиллиан видела Дилана на фотографии, и был благодарен ей, что она не стала задавать вопросов, хотя ей хотелось, он видел это. Она была журналисткой, любопытство и пронырливость у нее в крови, но это запретная зона. Смерть его брата оставила такой ужасный шрам, что вся жизнь была отравлена горем, и ничто больше не тронет его так глубоко, ни плохое, ни хорошее. У него не было сил так близко сходиться с кем-то еще раз, он даже не хотел их искать, и это значило, что он должен сдерживать себя. Сегодня вечером он заедет домой, поможет накормить, искупать и уложить Этана, почитает ему на ночь, даст быстро обнять себя и поедет ужинать — один. Потом, может быть, вернется на работу. И так будет каждый вечер и скоро войдет в привычку.
Подъезжая к дому, Макс пытался убедить себя, что предвкушение, охватившее его, было вызвано исключительно желанием увидеть сына, к которому он до сих пор не совсем привык, хоть мальчик и принял его так быстро и охотно. Это чувство не имело никакого отношения к Джиллиан, которая приняла Макса только потому, что он не оставил ей выбора, которая впустила его в свой дом скрепя сердце и отгородившись от него условиями и правилами. И все же иногда, когда она не справлялась с собой, из-под официальной маски прорывался облик женщины, которую Макс когда-то знал.
В последний раз он видел Джиллиан утром, когда она, одетая в узкую соблазнительную юбку и белую блузку, усаживала Этана в машину. Этот образ преследовал Макса весь день: изгиб ее талии и бедер, красивой формы икры, тонкие лодыжки — все это было создано, чтобы вызывать желание. Его реакция была чисто рефлекторной. Джиллиан посмотрела на него через плечо, заметила, что он наблюдает за ней, поняла его взгляд, воздух между ними раскалился. Но вот она выпрямилась — и все прошло, волна жара сменилась прохладным безразличием. Он стал копаться в телефоне, она сложила руки на груди и быстро рассказала ему об их распорядке дня: сейчас она отвезет Этана в подготовительную школу, поедет на работу, потом заберет Этана после ланча, поедет домой и остаток дня будет работать там. Макс слушал, и ему казалось, что такая жизнь ей совсем не подходит, как, впрочем, и жизнь, которую вел он: работа, работа каждый день, по вечерам, иногда без выходных, с перерывом на теннис или спортзал, поиск «нужных» людей, общение с «правильными» коллегами, друзья со связями в политической и развлекательной сферах, красивые, доступные, пустые женщины, два раза в год отпуск — зимние каникулы на лыжных курортах Швейцарии, лето на Карибах, шикарные отели, лучшие рестораны. Никогда еще ему не доводилось два часа болтаться по пляжу, рассматривая лужи и собирая ракушки. Внутренний голос не унимался с того самого пикника, настойчиво шепча, что, может быть, его на первый взгляд удавшаяся жизнь на самом деле слишком стерильна и пуста. Макс старался не слушать свой внутренний голос.
Поворачивая ключ в замке, он все равно чувствовал себя чужим, захватчиком, грубо вторгающимся в чью-то жизнь. Войдя, он прошел на кухню, привлеченный щебетанием Этана, и остановился в дверях. Его жена. Его сын. Макса не отпускало ощущение нереальности происходящего.
Этан сидел на стульчике за столом и ел банан — по крайней мере, должен, был, есть его. Макс не был уверен в успехе предприятия, глядя, как мякоть продавливается между пальцами мальчика. Вокруг стульчика был рассыпан горох. Сидящая рядом Джиллиан, одетая в обтягивающую темно-оранжевую футболку, с волосами, собранными в хвост, подняла голову и заметила Макса. Что-то в его лице заставило ее улыбнуться и даже поджать губы, чтобы не рассмеяться.
— Ты смеешься надо мной или приглашаешь посмеяться с тобой над чем-то еще?
— Смеюсь над тобой, разумеется. Видел бы ты свое лицо!
В ее глазах бился смех. Джиллиан была единственной женщиной, которая не боялась смеяться над ним, все остальные относились к нему так же серьезно, как он сам к себе. Эта способность Джиллиан заводила его, вдохновляла, заставляла искать способы поменяться с ней местами.
Если он сейчас шагнет к ней и прижмется губами к ее улыбающимся губам, повинуясь внезапному импульсу, ей станет не до смеха.
— Папочка!
Этан протянул к нему измазанные бананом руки, очевидно желая, чтобы он взял его на руки.
На этот раз Джиллиан рассмеялась грудным, соблазнительным смехом, не сдерживаясь, и Макс тоже не стал. Он подлетел к ней, глядя, как меркнет ее улыбка и зажигается в глазах подозрительный огонек, и поцеловал ее, нежно и в то же время требовательно. Он почувствовал ее шок и то, как она на секунду расслабилась и отдалась поцелую, вкладывая в него свое страстное желание. Ее губы были мягкими и теплыми и идеально подходили к его. Макс мог бы целую вечность провести так, тая от наслаждения, но все же выпрямился и, не глядя на Джиллиан, поцеловал сына в лоб.
