Маргарет Уэй - Поймать жар–птицу - Уэй
— Полагаю, Валери понимает, что наша безумная страсть — просто древняя история. Это не проблема.
— Ну, тогда я приеду.
Скотт тут же вскочил — стремительный, как всегда.
— Чтобы ты, чего доброго, не передумала, предлагаю ехать сегодня же.
— Что–о? Скотт, я не могу так сразу, правда, не могу!
На лице Скотта появилось напряженное выражение.
— Тебе не нужно двигаться. Сиди себе на диване, а я соберу твои вещички и суну их в чемодан. Время пошло.
Он метнул взгляд на свои золотые часы.
— Ты же не знаешь, что мне будет нужно, — запротестовала она.
— Давай сначала поставим тебя на ноги, ладно? — ответил он как–то невпопад.
— Скотт, ну пожалуйста!
От его порывистости у нее закружилась голова.
— Я отнесу тебя в спальню, — предложил он с каким–то мрачным юмором. — Будешь руководить операцией. Вдвоем мы как–нибудь упакуем твое имущество. Тебе почти ничего не придется делать.
Она открыла было рот, чтобы возразить, но поняла, что это бесполезно. Скотт уже подхватил ее на руки с озабоченным, даже несколько рассерженным видом.
— Что за черт, ты совсем ничего не весишь, даже с гипсом на ноге!
Ощущая через тонкую ткань жар его тела, Алекс еще сумела пошутить:
— А где ты видел толстую балерину?
Очень бережно он отнес ее в спальню, опустил на постель и низко наклонился над нею.
— Помнишь, как я уносил тебя в песчаные дюны? Помнишь, чем мы с тобой занимались? На тебе нет ни единого дюйма, который бы я не поцеловал. Я знаю тебя так же, как самого себя.
Алекс ничего не могла ответить. Она вся горела. Прежняя страсть все еще терзала ее, и не было никакой возможности справиться с этим.
В глаза ей смотрели его глаза — такие любимые, прекрасные и в то же время враждебные глаза.
— После всего, что ты мне сделала, я все еще желаю тебя. Ну не извращение ли?
Ею владели те же чувства. Она услышала свой собственный тихий шепот:
— Может быть, желание никуда не уходит.
— Очень удобно для того, кто умеет включать и выключать желание по мере надобности. — Eго глаза сузились. — Никого не можешь выпустить из своих лапок, да, Алекс?
Она видела, что он убежден в этом и презирает ее. Алекс прерывисто вздохнула.
— Не понимаю, к чему ты ведешь.
Скотт немедленно ухватился за эти слова.
— Отлично понимаешь, мошенница. Ты была для меня всем.
Теперь и Алекс разозлилась.
— Если помнишь, я тоже тебя любила! — Ее голос дрожал от гнева.
— Да неужели? Правда, любила, Алекс?
Он склонился над ее беспомощной фигуркой, одной рукой обхватил ее шею…
Алекс чувствовала мягкий, но неумолимый нажим.
— Ты собираешься убить меня за это?
Несколько долгих секунд они смотрели друг на друга, вздрагивая от ярости.
— Было время, когда я готов был удавить тебя, — прохрипел он, вставая. — Но это время прошло. Прошло, Алекс, прошло, прошло. Алекс моей мечты — это был просто очаровательный мираж. Ты все еще можешь заставить меня потерять голову, но сердце мое больше не будет твоим никогда.
ГЛАВА ПЯТАЯ
Сначала в раскаленном кобальтово–синем небе показалась крошечная искорка, потом она превратилась в могучую белую птицу, скользящую по ветру. Винни стояла на веранде большого дома, прикрывая глаза рукой от солнца, и смотрела, как самолет снижается над широко раскинувшимися древними плоскогорьями, над разноцветными утесами и скалистыми обрывами, над бесчисленным множеством темно–зеленых пересыхающих ручьев и нанесенных ветром песчаных волн. Это и была земля фермы Мейн–Ройял. Радость Винни не могло омрачить даже присутствие незваной гостьи.
Алекс, маленькая Алекс возвращается домой! Винни очень любила свою крестницу и тяжело переносила вынужденную разлуку. Ведь она даже присутствовала при самом рождении Александры Эдвины Эштон. Тогда Винни держала за руку свою любимую подружку Морин, это она сказала Морин со слезами на глазах, что у нее родилась «маленькая принцесса». Такая же Морин с огромными янтарными глазами и ослепительными золотыми волосами… Винни держала Алекс у купели на крестинах — самую хорошенькую малышку на свете. Алекс, очень спокойный ребенок, во время крещения почему–то вдруг расплакалась так, что вся покраснела. Винни помнила странное, какое–то отрешенное выражение серых глаз Пола, когда он наклонился поцеловать малышку.
«Благослови тебя Бог, Винни. Ты нам очень, очень нужна».
Почему он сказал это тогда, когда, казалось, весь мир принадлежал ему и Морин? Неужели отец и дочь предвидели будущее? Винни часто думала об этом. Ее друзьям, таким молодым, не суждено было состариться. Они остались жить в сердце Винни. А свой долг перед их ребенком она будет исполнять до самой смерти. Хотя этот долг никогда не был для нее бременем — он дарил ей огромную радость и счастье. Ни разу за все минувшие годы ей не приходилось видеть, чтобы Алекс совершила хоть один бесчестный или эгоистичный поступок. У нее была пылкая, открытая, щедрая и любящая душа.
Скотт никогда не мог до конца понять желание Алекс расправить крылья, проявить себя как личность. Он был для них символом мужской силы, стержнем, вокруг которого вращалась жизнь фермы. Он должен был бы дать Алекс хоть несколько лет, чтобы она могла осуществить свою мечту, но, он воспринял ее честолюбивые планы как предательство, как бунт против своего авторитета и своей любви. Очевидно, бессердечный поступок Стефани не прошел для него бесследно, и тем суровее он обошелся с Алекс. Она же была слишком яркой личностью, чтобы отступить на второй план. Ни один из них не смог как следует понять другого. И оба проиграли.
Сколько бы Скотт ни изображал крутого парня, ему нужна Алекс. А из длинных писем Алекс Винни поняла, что и ей вожделенное место ведущей балерины не принесло полного счастья. Оба они были не в ладу с жизнью — и друг с другом. Скотт не знал, что делать с переполнявшими его сильными чувствами. Валери Фримен сумела удержаться при нем дольше других, но их отношениям не хватало глубины. Винни начинала надеяться, что приезд Алекс, хотя причина его печальна, может дать еще один шанс молодым людям, которые дороже ей всего на свете.
Ее вернул к настоящему резкий голос, раздавшийся сзади:
— Скоро они приземлятся.
Обернувшись, Винни увидела Валери, стройную, как тростинка, в дорогой розовой шелковой рубашке и льняных брюках; ее пепельные ровно подстриженные волосы блестели на солнце. Она грациозно раскинулась в белом плетеном кресле, но Винни ясно чувствовала ее внутреннее напряжение, агрессивность и злость.
