Джулия Тиммон - Из сегодня в завтра
— Гм… — Я качаю головой. — Нет. Просто задумалась. — Натянуто улыбаюсь.
Джерард смотрит на меня с сочувствием и, кажется, все понимает.
— Наверное, мы затронули неправильную тему.
Хмыкаю.
— Наверное…
Джерард закладывает в землю следующую луковицу.
— Что ж, тогда давай поговорим о чем-нибудь нейтральном, приятном для всех?
Киваю.
— Давай. О чем?
— О книгах, фильмах, поездках. Любишь ходить в кино?
На мгновение задумываюсь.
— Пожалуй, не особенно. Предпочитаю устроиться на собственном диване, поставить какой-нибудь диск и посмотреть фильм дома.
Джерард смеется.
— Забавно. Я тоже.
— Серьезно?
На сей раз мои губы растягиваются во вполне естественной улыбке. Мысль о том, что мы с Джерардом в чем-то схожи, после воспоминаний о безрадостном прошлом служит утешением. Впрочем, не стоит торопиться с выводами, предупреждаю себя я. Посидеть перед телеэкраном у себя дома не прочь, наверное, каждый второй ньюйоркец.
— Какой твой любимый фильм? — спрашивает Джерард. — Если, конечно, таковой у тебя вообще есть?
— Гм… — Потираю лоб тыльной стороной выпачканной грунтом и обтянутой перчаткой руки. — Никогда не задумывалась об этом.
— Задумайся сейчас, — предлагает Джерард, улыбаясь своими лучистыми зелеными глазами.
Киваю, принимаясь перебирать в памяти все фильмы, которые когда-либо произвели на меня впечатление, и без труда выделяю из множества один-единственный.
— Наверное, «Аромат женщины».
Джерард останавливает на мне внимательный взгляд. Я вдруг забываю о том, что должна почти не смотреть на него, поднимаю глаза и слегка краснею. По-видимому, он не разделяет моего мнения, проносится в сознании огорчительная мысль. И, скорее всего, любит фильмы посовременнее.
Джерард едва заметно кивает и слегка прищуривается.
Мне вдруг становится стыдно. На меня всего лишь несколько странно посмотрели, а я уже готова отречься от того, что так горячо люблю. Возгораюсь желанием сию же секунду исправиться и пускаюсь многословно рассуждать об «Аромате женщины».
— Я готова пересматривать его снова и снова. Аль Пачино там, как всегда, красавец во всех смыслах, О'Доннел естественен и трогателен. Ужимки Хоффмана, и те меня умиляют. По-моему, Аль Пачино совершенно заслуженно получил за эту роль «Оскара». Так убедительно сыграть слепого! Я каждый раз ухожу в этот фильм с головой, верю каждому его слову, каждому «ха!».
— Я особенно люблю ту сцену, когда они приезжают к старшему брату Фрэнка, — не менее увлеченно подхватывает Джерард.
Я приоткрываю рот от удивления.
— И когда Фрэнк пытается всадить себе пулю в висок, а Чарли его останавливает, — продолжает Джерард. — Ну и, конечно, когда Фрэнк толкает речь на открытом заседании. Тут так и хочется бежать и бороться за справедливость! — Он вскидывает сжатую в кулак грязную руку в перчатке. — Да, еще танго Фрэнка и Донны! Красота — глаз не отвести.
Растерянно смеюсь.
— Значит, тебе этот фильм тоже нравится?
Джерард улыбается открытой широкой улыбкой.
— Конечно. Это же классика, своего рода руководство к действию. Если хочешь, как-нибудь можем пересмотреть его вместе, — просто предлагает он.
Смотрю на его добродушное лицо, совершенно не помня о том, что я сегодня далеко не в лучшей форме, и мне кажется, будто большей радости, чем сесть бок о бок с этим парнем и в сотый раз посмотреть любимый фильм, просто не существует в жизни.
Бредем по парку, умывшись и переодевшись. От посадочных работ устаешь, но эта усталость особая. Есть в ней некое успокаивающее и сладкое удовольствие. Ты утомлен, но вместе с тем непомерно рад.
Лицо Джерарда светится счастьем. В какое-то мгновение мне кажется, что я так бы ходила и ходила с ним по аллеям и довольствовалась бы даже молчанием.
Внезапно Джерард вздыхает. Смотрю на него и замечаю морщинку между его бровей.
— Чем закончились ваши семейные неурядицы? — осторожно спрашивает он.
Надо мной снова нависает тяжелая туча. Эх! Почему в последнее время на меня так часто набегает тоска? По натуре я вроде бы отнюдь не пессимист. В старших классах, когда я успевала неплохо учиться, заниматься баскетболом, играть в комических сценках школьного театра и посещать все устраиваемые одноклассниками вечеринки, приятели даже в шутку звали меня Бодряком. С моих губ тоже слетает вздох.
— К сожалению, неурядицы не закончились. И, мне кажется, не закончатся никогда.
— Зачем ты так? — со всей серьезностью и при этом исполненным надежды голосом произносит Джерард. — Если опустить руки и повесить нос, тогда, конечно, ничего не исправишь.
Он кивает на контейнер с мороженым под ярким огромным зонтом.
— Не хочешь?
Пожимаю плечами.
— Можно.
Джерард быстрыми легкими шагами подходит к мороженщику, покупает два больших рожка и возвращается ко мне.
— Предлагаю присесть и поговорить об этом поподробнее и, главное, спокойно. Ты никуда не спешишь?
Качаю головой.
— Прекрасно, — говорит Джерард. Садимся на ближайшую скамейку. — Потом, если ты не против, куда-нибудь съездим поужинать.
— Не против.
— Сначала подкрепись мороженым, — распоряжается он, когда я поворачиваю голову и смотрю на него несчастным взглядом, гадая, с чего начать. — На голодный желудок любая проблема кажется вдвое более тяжелой.
Ловлю себя на том, что меня забавляет его манера командовать. Он делает это будто в шутку и вместе с тем очень кстати. Сейчас мне даже приятно, что кто-то заботливый и рассудительный просчитывает каждый мой шаг. Сама я настолько утомлена, что всякую минуту боюсь оступиться.
Молча едим мороженое. Оно мне кажется на редкость вкусным, почти таким, каким казалось любое мороженое в детстве. Может, дело в том, что сегодня я отказалась от ланча и зверски проголодалась. Или же в том, что этот рожок купил для меня Джерард.
Доедаю вафельный уголок и выбрасываю обертку в урну.
— Может, хочешь еще? — спрашивает Джерард.
— Нет, спасибо. Лучше давай скорее… — Спотыкаюсь. Не слишком ли я навязчива?
Джерард тоже бросает в урну фольгу из-под мороженого и обнимает меня за плечи очень естественным дружеским жестом. Возникает ощущение, будто это ничего не значащее объятие что-то вроде гарантии на преодоление всех нынешних и грядущих трудностей. Поеживаюсь.
— Сначала скажи, почему тебе кажется, что ваши проблемы не закончатся никогда? — спрашивает Джерард мягким негромким голосом, благодаря которому я чувствую, что больше не стану умолкать на полуслове от смущения или боязни показаться надоедливой.
