Джозефина Кэрсон - Преданное сердце
— Ясное дело. — Глория обняла его, стараясь утешить и одновременно почувствовать его близость. — Ты не можешь сделать все на свете.
— Я дал ей снотворного. Ненавижу! Знать, что можешь лишь чуть-чуть облегчить их страдание. Я даже не знаю, наступит ли у нее кризис до утра. Сегодня я уже ничего не могу сделать.
Глория подавила приступ душевной боли, видя, как девочка, зарывшись в пальто, спит, похожая на спящую красавицу. Молча они вышли. Ее руки покрылись цыпками от горячей воды. Она не могла удержаться от сравнения образа жизни семьи Джона Манли и своего. И возблагодарила Бога за то, что он дал ей талант, позволяющий зарабатывать на жизнь. Большинство людей не были так удачливы.
На улице моросящий дождик затенял уличные фонари. Джонатан повернул к ней лицо, искаженное сильной болью.
— Пожалуйста, — прошептал он, когда она взяла его за руку. — Я знаю, что не имею прав просить тебя об этом, но не побудешь ли ты со мной еще немного? Я просто не могу сейчас идти домой.
Глория кивнула, едва сдерживая слезы. Она готова была сделать для него все, что угодно, особенно сейчас.
— Пойдем в мастерскую. Тетя Джулия и тетя Эмилия сегодня останутся у подруги и не вернутся до утра. Мы будем одни и сможем спокойно поговорить.
Он крепче сжал ее руку и подсадил в пролетку, обращаясь с ней так, словно она была сделана из тонкого фарфора. Прошла целая вечность, прежде чем они доехали до ее улицы. Узкая улочка с аккуратными кирпичными домиками с зелеными ставнями и белыми каменными ступенями казалась совсем иным миром по сравнению с многоквартирными трущобами. Войдя в дом, Глория зажгла лампы.
— Пожалуйста. — Он подошел к ней, обнял ее и крепко прижал к себе. — Я просто хочу обнять тебя. Хочу почувствовать…
Она понимала, что он хочет сказать. У нее сжалось сердце. Но она, повернувшись к нему, обняла руками его талию. Это было не по правилам, он не принадлежал ей, но он нуждался в ней сегодня так же, как она нуждалась в нем всегда. Боль была нестерпимой, слишком опустошающей, чтобы не обращать на нее внимания.
Но когда его губы прикоснулись к ее, Глория вздохнула, приоткрыла рот и ответила на его поцелуй. Джонатан застонал, раздираемый сладкой мукой желания и конфликтом в своей душе. Задыхаясь, он притянул ее ближе к себе в стремлении почувствовать тепло ее тела, охваченный никогда еще не испытанной страстью.
— О Господи, Глория, если бы ты знала, как я ждал этого момента…
Она таяла в его объятиях, понимая, что желает того же, чего и он, — сжимать его с силой и отдаться ему без оглядки. Уже не имело значения, что он был помолвлен с другой, — он ее и всегда принадлежал только ей.
— Поцелуй меня, Джонатан, пожалуйста.
Ее требовательный шепот разгорячил его кровь. Их губы соединились в поцелуе, нежном и одновременно полном страсти.
Он подхватил ее на руки и отнес на диван в гостиной. У нее не было сил сопротивляться, да и не желала она сопротивляться. Барьеры пали, когда они сбросили с себя одежду в неистовом стремлении отделаться от всего, что стояло между ними. Когда он накрыл ее тело своим, Глория вскрикнула от чистого наслаждения, желая отдать ему всю себя, выплеснуть все те эмоции, которые она так долго скрывала.
— Глория, я хочу быть нежным, но не уверен, смогу ли. Я так хочу тебя…
— Я тоже хочу тебя. Пожалуйста…
Она напряженно выгнулась, прижалась к нему всем телом, а он ласкал и ласкал ее, пока не вырвал из уст легкий вскрик, когда наконец полностью вошел в нее. Чуть отстранившись, он осушил своими губами слезинку на ее щеке, озадаченный ее реакцией.
— Неужели я сделал тебе больно? Прости…
— Нет-нет. — Глория нашла его губы своими, заглушив слова. — Ты мне нужен, мне нужно чувствовать тебя… Боже, как я жаждала этого.
Необузданная страсть охватила его, и он обнимал ее и любил ее самозабвенно, со всей неистраченной силой своих чувств. Она чутко откликалась на все порывы его страсти, и они вместе достигли чувственного апогея, осуществления всех вожделений мужчины и женщины, слияния нежности и силы. Время остановилось, их сердца бились в унисон. Он прижимал ее все крепче к себе, и они упивались своим единением.
Она была его.
7
Рыжая кошка, играя на спинке дивана сатиновой лентой, свалилась на их сплетенные тела. Рассмеявшись, Глория открыла глаза, а Джонатан поспешил спустить ее на пол.
— Чертов зверь! — Он состроил гримасу, потом медленно поднялся и протянул ей кружевную шаль.
Румянец окрасил ее щеки, когда она накинула на себя тонкую ткань, — ей явно не приходилось бывать в подобной ситуации. Он собрал разбросанную в беспорядке по полу одежду.
Мысленно ругая себя, Джонатан понял, как осложнилось его положение. Глория оказалась девственницей, и она была ему нужна. Произошло нечто необычное, но в то же время легко объяснимое. Они оказались охвачены такой страстью, которую не могли даже предполагать в себе. И теперь речь шла о его чести. Он не может оставить Сьюзен, с которой связан обещанием, многое означавшим для него. Их семьи уже готовились к свадьбе. Но в то же время…
— Джонатан? — Глория заметила мучительное выражение на его лице. — Нам нужно поговорить.
Кивнув, он присел рядом с ней. Его замешательство было очевидным, и Глория не дала ему сказать ни слова.
— Насчет этой ночи… — Она улыбнулась так проникновенно, что у него сжалось сердце. — Я ничего не требую от тебя. Ты ведь обручен с Сьюзен. То, что случилось с нами… случилось, и все. У тебя была жуткая ночь и тебе нужен был кто-то. Я это прекрасно понимаю. Я не намереваюсь вынудить тебя нарушить свое обещание.
Чувства переполняли его, и, глядя на нее, он в который раз подумал, какая же она необыкновенная.
— Глория, пожалуйста, пойми… Дело гораздо серьезнее. Ты многое значишь для меня. Я просто не знаю, что сказать или сделать. Я никогда не нарушал своего слова и не обижал преднамеренно ни одного человека, и все же я ни о чем не сожалею. Ты понимаешь меня?
— Да, — кивнула Глория.
Джонатан — настоящий человек, поэтому она его и любит.
— Я никогда не забуду тебя, Глория.
Прикоснувшись к ее волосам, он смахнул навернувшуюся слезу с ее закрытых глаз, не в состоянии совладать со своими чувствами. Сделав усилие, он поднялся, оделся и задержался у порога, словно желал сказать что-то, потом вышел на улицу и плотно притворил за собой дверь.
Стены, казалось, обрушились на Глорию.
Слезы теперь струились свободно, и она не пыталась остановить их. Да и незачем. Инстинктивно она знала наперед, что все этим и кончится, знала, на какой риск шла. Но прошедшей ночью хоть несколько часов, но он принадлежал ей. И до самой смерти она будет помнить о том, что однажды она, Глория Моррисон, автор знаменитых валентинок, прижимала к своему сердцу единственного в ее жизни мужчину. И любила его.
