Карла Кэссиди - Поможет Санта-Клаус
– А меня – Джулия.
– Вы участвуете в спектакле?
– Нет, я просто смотрю, как репетируют.
– А я участвую. Я – один из мудрецов, – гордо выпячивая маленькую грудь, сообщил Бенджамин торжественным тоном, явно желая показать Джулии, как серьезно он относится к своей роли. – Я приношу новорожденному Иисусу немного ладони.
– Ладана, наверное, – поправила Джулия, закусив губу, чтобы не рассмеяться.
Как ни странно, ей было не тяжело разговаривать с этим ребенком. Возможно, потому, что это мальчик, а не маленькая симпатичная девочка, вроде Ливви, подумала Джулия.
– Да, да, верно. Именно так, – согласился Бенджамин и влез на скамейку рядом с ней, распространяя вокруг себя присущий детям особый запах. – А у меня есть лягушка.
Джулия даже моргнула от неожиданности – она успела забыть, что детям свойственно вот так, ни с того ни с сего, вдруг менять тему разговора.
– Как же ее зову!?
– Крис. – И мальчик с широкой улыбкой поднял глаза к сцене. – Мою лягушку зовут Крис. А вы Крису друг? – он снова повернулся в ее сторону.
– Наверное, да.
Он начал болтать ногами взад и вперед, словно подчиняясь ритму звучащей у него внутри и слышной ему одному мелодии.
– А я один из лучших его друзей. Он помог мне поймать лягушку.
– Бенджамин! – позвал со сцены Крис, явно удивившись тому, что рядом с мальчиком сидит Джулия. – Иди сюда, мальчуган! Ты мне нужен.
– Надо идти! – Бенджамин на прощание премило улыбнулся Джулии, соскользнул со скамьи и побежал к сцене.
А Джулию охватило непреодолимое желание уйти отсюда, бежать прочь! Чтобы не ощущать детской прелести Бенджамина и этого неповторимого запаха детства, в котором хочется раствориться.
У нее в горле стояли слезы, готовые вот-вот пролиться, но она не могла этого допустить. Она не может себе позволить роскоши хорошо, от всей души выплакаться. Ибо боится, что, начав плакать, не сумеет остановиться.
Войдя в дом, Джулия аккуратно поставила на место ботинки Мейбл и повесила обратно на вешалку куртку. Миновав по-прежнему безлюдную кухню, она хотела быстро прошмыгнуть мимо елки, но остановилась, зачарованная красотой ярко освещенного дерева с переливающимися всеми цветами радуги игрушками.
Это было воистину великолепное зрелище. Помимо своей воли, ни о чем не думая, Джулия опустилась на диван около того самого стула, с которого накануне наблюдала за тем, как украшают елку.
Разноцветные лампочки отражались в блестящей поверхности игрушек, и в каждом таком отражении Джулии мерещилось личико Ливви.
Ливви любила Рождество, как никто из знакомых Джулии детей. Она родилась 27 декабря, и Джулии порой казалось, что принимавший роды врач, хлопнув ее, как всех новорожденных, по попке, каким-то таинственным образом заразил малышку духом этого праздника.
Как может Джулия радоваться очередному Рождеству, зная, что этой радости навсегда лишено ее дитя? Как у нее может пробудиться желание одаривать окружающих, если у нее похищено, притом совершенно неожиданно, то, что было ей дороже всего на свете?
Ее дочурке, Ливви, – вот кому следовало бы сидеть рядом с ней, наслаждаясь великолепием «Северного полюса». Она бы гладила оленей и играла в спектакле. Ей бы следовало здесь быть ради меня, с тоской подумала Джулия. Ей так хотелось обнять Ливви, покачать на руках, прижать к своему сердцу!
Объятая горем, грозившим поглотить ее целиком, Джулия потеряла счет времени. Прошли минуты, а может, и часы, она же все продолжала сидеть в безмолвии дома, не сводя глаз с елки, которая была для нее одновременно и горестным напоминанием о невосполнимой утрате, и радостным о былом счастье.
– Джулия?!
В дверном проеме стоял Крис. Он подошел и сел рядом с ней.
– Я только что развез детей по домам и теперь иду спать. – Он откинулся на спинку дивана и посмотрел на елку. – Красиво, правда? В елочных фонариках есть что-то гипнотическое. На них также, как на горящий огонь, можно смотреть без конца.
И каждый видит при этом что-то свое.
Джулия лишь молча кивнула в знак согласия, не решаясь раскрыть рот. Поток слез, который ей удавалось сдерживать все двенадцать месяцев прошедшего года, был готов вот-вот прорваться наружу. Ей казалось, что если она взглянет на Криса или произнесет хоть слово, то утратит власть над собой и разрыдается.
– Рождество очень трудная пора для многих, – мягко сказал Крис. – Есть люди, для которых оно лишь повод для подведения итогов минувшего года. Они вспоминают о своих утратах, перебирают в памяти все плохое и грустное, что случилось с ними за это время. – Крис пододвинулся к Джулии и слегка дотронулся до ее руки. – Я же в этот праздник стараюсь думать только о будущем, о тех замечательных событиях, которые ожидаю в грядущем году. Я всегда стараюсь смотреть вперед, а не оглядываться назад, в прошлое.
Судорога клещами сжала сердце Джулии. Она повернулась к Крису лицом, хотя понимала, что оно отражает ее внутреннее состояние.
– А что делать, если будущее предстает пустым и мучительным?
– Не таить своих мыслей в себе. Делиться с людьми своими опасениями и переживаниями.
– Я не умею. – Джулия вскочила с дивана, готовая броситься бежать, чтобы только не видеть его добрых глаз, под взглядом которых ей было так трудно удерживать свое горе в узде.
Крис тоже поспешно поднялся и, прежде чем она успела повернуться и уйти, ласково обнял ее и привлек к себе.
– Доверьтесь мне, Джулия, – тихо прошептал он в ее волосы.
Она покачала головой и вся напряглась. Его крепкое объятие, сильные руки, удерживающие Джулию помимо ее воли, представились ей чем-то вроде осадных орудий, вознамерившихся сломить ее оборону. Слезы подступили к ее глазам.
– Я… я не могу… я должна… – слабо воспротивилась она, но Крис заставил ее замолчать, положив руку ей на затылок и прижав голову к своей сильной груди. И тут Джулия утратила контроль над собой. Слезы, которые ей так долго удавалось сдерживать, вдруг хлынули по щекам молодой женщины.
Она почти не осознавала присутствия Криса, не ощущала его рук, гладящих ее волосы, не слышала громкого биения его сердца у самой своей щеки и ласковых слов, которые он нашептывал ей на ухо.
Но она все крепче прижималась к нему, чувствуя, к своему ужасу, что падает в бездонную бездну своего горя.
И вот она уже в ней, вокруг беспросветный мрак, чувствовать она способна лишь одно – необратимость своей потери, и думать тоже лишь об одном – о полной бессмысленности будущей жизни.
Впервые за год она дала себе волю, позволив отчаянию восторжествовать над ней, и рыдания сотрясли все тело Джулии.
– Держите меня! – кричала она, в поисках защиты прижимаясь все крепче к Крису, ибо ей казалось, что разомкни он руки – и она до конца растворится в своей скорби.
