Ванесса Фитч - Жизнь удалась
— Не называй себя так!
— Почему? Разве ты не так обо мне думаешь?
— Послушай, Эбони, почему бы нам не обсудить это наедине? Впусти меня. Здесь холодно.
— Поверь мне, внутри тебе будет еще холодней. Поезжай домой, Алан. И никогда не возвращайся. Я больше не хочу тебя видеть.
— Ты так не думаешь.
— Уверен? Ну что ж, посмотрим, Алан, посмотрим.
— Еще как посмотрим! — прорычал он и ринулся прочь.
Взбешенный Алан некоторое время просидел в машине. Любит его? Она? Мать сошла с ума! Эта ведьма не знает, что такое любовь. Она просто вампир, высасывающий все соки вампир, и не может удовлетвориться, пока не доведет мужчину до отчаяния.
И все же…
Когда он вспомнил о ее слезах, у него что-то шевельнулось внутри. Видит бог, они подействовали на него. И не наполнили чувством триумфа над ней, как он представлял это ранее, а поразили и встревожили. Плачущая Эбони не соответствовала его представлению о ней. И все же ее слезы, возможно, свидетельствовали о том, что вера матери в любовь Эбони к нему имеет под собой основание. Разве она плакала бы, если бы не была глубоко задета?
А сейчас…
Не были ли эти горькие слова еще одним свидетельством разбитой любви? Может быть, он довел ее до того, что уже один его вид причиняет ей слишком сильные страдания?
При этой мысли в нем все перевернулось. Черт побери, может, мать все-таки была права?
Алан ухватился за руль, так кружилась у него голова, и вспомнил, что его первой реакцией на такое из рук вон выходящее заявление была издевка.
— Ты с ума сошла! — сказал он матери.
Но когда он рассказал ей о случившемся в библиотеке четыре года тому назад, мать окончательно уверилась в своей правоте и полностью отмела предположение о том, что Эбони приставала к нему. Когда же он рассказал матери о репутации Эбони среди других мужчин, она просто пожала плечами.
— Нельзя же верить всему, что слышишь, Алан, — упрекнула она. — Что касается поцелуя в библиотеке… У тебя нет никаких причин полагать, что она тогда уже не была девственницей. Я уверена в том, что Эбони любила тебя. Неужели ты этого не понимаешь?
Он не понимал.
— Восемнадцатилетняя девушка? Влюблена в тридцатилетнего мужчину? Ради бога, не надо, мама. Сейчас ты еще скажешь, что я тоже любил ее.
— Нет. Этого я не скажу. Тогда ты любил Адриану.
— Ты знаешь, собственно говоря, нет… я не любил ее.
— Не любил?
— У нас была связь, но я не был влюблен в нее, а она в меня. Мы были близкими друзьями, деловыми партнерами и оба одиноки. Вот и все объяснение наших отношений.
— Но ты просил ее выйти за тебя.
— Да…
— Но зачем?
Алану ничего не оставалось, как сказать правду:
— Чтобы оградить Эбони.
— Оградить… Эбони…
— Не смотри на меня так, мама. Ты тоже виновата в этом.
— Но каким же образом?
— Помнишь белое кружевное платье, в которое ты ее одела в день ее восемнадцатилетия?
— Конечно, помню. Она так прелестно в нем выглядела.
— И необыкновенно соблазнительно. Стоило мне взглянуть на нее, и я захотел ее. Проще простого. Внезапно она стала для меня не той школьницей, которая три года время от времени появлялась и исчезала на моем пути. Она превратилась в созревшую женщину, в прекрасную и привлекательную женщину. И я возжелал ее. — При воспоминании об этом он содрогнулся. — Боже мой, никогда в жизни я не испытывал ни такого желания, ни такого чувства вины!
— О, Алан…
— Я решил, что если в моей кровати каждую ночь будет находиться жена, это избавит меня от этой страсти. И кроме того, думал, что Адриана скажет «да». Но, как ты знаешь, во время аварии самолета в этом захолустье она встретила Брайса Маклина, и все мои планы остаться благородным тоже потерпели аварию. Вскоре после того, как Адриана вышла замуж, Эбони поцеловала меня, и все полетело кувырком.
— Понимаю…
— Надеюсь, что так. Послушай, вынудив ее покинуть нас, я думал, что поступаю правильно, но так и не смог превозмочь своего желания. И чем красивее и соблазнительнее становилась Эбони, тем хуже было мне. Я слышал о ее многочисленных связях и сходил с ума. Поэтому, когда она фактически предложила мне себя в ночь после празднования ее совершеннолетия, я взял ее. И продолжал, черт возьми, это делать каждый раз, когда мне этого хотелось. И знаешь что? Она никогда не сказала «нет», никогда не хотела от меня чего-либо кроме того, что я хотел от нее. Чистейший неприкрытый секс. И не говори мне, что это любовь, потому что я все равно не поверю. Эта женщина помешалась на сексе. Могу поручиться, что я не единственный мужчина, удостоившийся ее постели, хотя я убью того ублюдка или ублюдков, если когда-нибудь поймаю.
Мать посмотрела на него удивленным и жалеющим взглядом.
— О Алан, ты просто этого не видишь, да?
— Чего не вижу?
— Что ты тоже любишь ее! Тогда он засмеялся.
Но теперь не был так уж уверен. Может, это и есть любовь, эти внутренние терзания, запоздалые сожаления, что он не сделал так, чтобы Эбони осталась, не сблизился с ней и не признался матери, что Эбони его женщина и он гордится этим.
Адриана однажды сказала ему, что его чувство к Эбони — это любовь, но он не понимает этого, ибо ослеплен своей страстью. Желание, сказала она, играет с людьми странные шутки, делает из них глупцов.
Что ж, из него оно, несомненно, сделало дурака. Может быть, он действительно любит эту женщину? Вот! Пора наконец-то признаться себе в этом. Эбони — женщина, а не девушка. Во всяком случае тут больше ему не за что винить себя.
Но что она была за женщина?
Вот в этом-то и состоит вся проблема. Что она за женщина?
Его мысли и тело были полны воспоминаниями. Любовь ли заставляла ее так вести себя с ним в постели? Или абсолютная развращенность? И так ли уж это его волнует?
Да, сам поразился он ответу. Да, это его волнует!
Алан наклонился вперед и включил зажигание, на его губах появилась мрачная усмешка. Он даст ей успокоиться пару дней, а потом… потом найдет ответы на все возникшие этой ночью вопросы. Потому что ему стало ясно, что дальше так продолжаться не может, нервы были напряжены, душа и тело почти не отдыхали. Если вскоре он не найдет какой-либо выход, что-нибудь не выдержит в нем. Он человек, а не машина. А все происходящее с ним — слишком тяжелое испытание для любого человека.
6
На следующее утро Эбони позвонила Гарри, пока он не ушел из отеля.
— Ты не передумала опять, а? — тяжело вздохнул он, когда узнал, кто был на другом конце линии.
— Совсем нет. Я хочу удостовериться, что ничего не изменилось. Мы улетаем через неделю — во вторник, правильно?
