Мария Барская - Ночной Купидон
Спросила. Янка вознегодовала еще сильнее. В плане: за кого я ее принимаю? «Желтуху» терпеть не может, и от Инессы ее тошнит еще с журфаковских времен. Просто, по ее, Янкиному, мнению, чтобы поганца дерьмом обмазать, годится только дерьмо. А дерьмовей «Желтухи» с Инессой ничего в голову ей не приходит.
В результате по обоюдному согласию забыли о теме. Негоже из-за одного мужика, пусть звезды, старую дружбу портить. Распили еще бутылочку вина и легли спать, так как с утра обеим надо было на работу. Перед сном вспомнила про Татьяну.
— Янка, не одолжишь на денек свои брюлики?
Узнала зачем, одолжила. Неохотно, правда. Велела ни в коем случае не терять, потому как это подарок Трофима. Я даже удивилась. Янка моя совсем не жмотина. Видно, какой-то особый подарок Трофима с глубоким значением.
Утром при полном параде прибыла на работу. Татьяна, однако, сперва отметила мой внешний вид. Бросила лишь один взгляд на меня и выдала:
— Гляжу, ты гулять продолжаешь. Сегодня дома не ночевала.
— С чего ты взяла?
— Так ведь во вчерашней одежде пришла.
— Ну и что?
— Да ладно, зачем скрывать. Мы ведь тут все свои.
— А я ничего и не скрываю.
Села… Татьяна как следует на меня глянула и ахнула:
— Е-мое! Зоська, ты глянь! Мужик-то и правда расщедрился! Это сколько же, интересно, карат? Дай посмотреть!
Пальцы с длинными ярко-красными ногтями хищно потянулись к кольцу. Вот молодец, Трофимушка! Хороший брюлик выбрал! Правда, не мне, но это роли не играет. По-моему, я наконец уложила Татьяну на обе лопатки. Та и про нравственность, и про продажность забыла.
Полчаса Янкино кольцо мерила. Потом эстафету Зоське передала. Та, добрая душа, молча страдала, однако из глаз ее лилось такое страдание, что меня начала совесть мучить. Нельзя, наверное, уж так, наповал!
Забрала кольцо и взялась за работу.
Вечером, когда возвратилась домой, встретила Зинаиду Васильевну и, конечно же, Рекса.
— Ой, Настенька, — затараторила соседка. — Как хорошо, что застала вас.
Ну, думаю, влипла. Нечего делать тетеньке. Сейчас заболтает до полусмерти! А она продолжает трещать:
— Вы меня только поймите правильно: конечно же, я бы его к себе посидеть пригласила, я, в общем, и пригласила, только он отказался, и Рексик почему-то очень разнервничался, так рычал!..
О чем это она? У меня от ее сбивчивой скороговорки ум за разум зашел.
— Зинаида Васильевна, извините, не понимаю.
— Да что там не понимать. Я Рекса уже отругала. Нехороший пес на такого приятного дядю рычать!
Сбрендила тетка, заподозрила я, вот что одиночество с людьми делает!
— Какого, Зинаида Васильевна, дядю?
— Ах вы, кокетка, Настенька, — расплылась в сладчайшей улыбке моя соседка. — Конечно же, речь вдет о вашем ухажере! Целый час, бедный, сидел и вас дожидался! Я даже табуреточку ему дала. А то он, несчастный, сперва на полу сидел. Вы поссорились?
У меня мелькнула безумная мысль:
— Володя, что ли?
Та глянула на меня с ужасом:
— Этот? Что вы! Я говорю… про Ливанцева, — с придыханием выпалила она. — Настенька, у вас с ним роман?
— Ливанцев сидел здесь, на площадке? — ошеломленно пролепетала я.
— Да, — энергично кивнула Зинаида Васильевна и с волнением продолжала: — Нет, вообще он был в темных очках, но ведь я его с вами уже несколько раз видела.
— Правильно, могли видеть. Только вчера… вряд ли.
— А я говорю вам: это был он. Ах, какой приятный, обходительный!
— Что же ему было нужно? Он не сказал?
— Нет. И я не спрашивала. Подумала, вы сами знаете.
Чудеса в решете!
Я распахнула дверь и шагнула было в квартиру.
— Настенька, куда же вы! Самое главное: он же вам оставил!
Она ринулась в глубь квартиры и почти тут же вернулась, держа в руках коробку в яркой подарочной упаковке.
— Вот. Возьмите. И еще записку. Это он у меня бумагу с конвертом взял. И еще — цветы. Только я их в воду поставила, боялась, иначе погибнут. Вас ведь все не было и не было.
— Цветы оставьте себе. Меня все равно целыми днями нет дома. А вы хоть полюбуетесь.
— Неудобно. Это же от вашего молодого человека…
— Вполне удобно, — заверила я. — Он мне другие подарит, а эти ведь вы спасли.
— Цветы от самого Ливанцева! — захлебнулась от восторга Зинаида Васильевна. — Я их, пожалуй, потом засушу и сделаю панно!
— Единственный вопрос! Какие цветы?
— Дивные хризантемы! — сообщила соседка, с опаской поглядывая на меня. Похоже, опасалась, что я в последний момент передумаю и заберу себе.
— Спасибо вам, Зинаида Васильевна!
— Это вам, Настенька, спасибо!
Она поторопилась захлопнуть дверь, но я успела услышать:
— Рексик, Рексик, у нас теперь есть цветочки от самого Ливанцева! Это, знаешь, тот самый красавец, передачи которого мы с тобой всегда смотрим! А ты на него, шалун, рычал, когда он здесь на табуретке сидел.
Войдя к себе, я первым делом разорвала конверт: «Настя! Заехал, но вас не дождался. Телефоны ваши не отвечают. Простите, если можете, за вчерашнее! Компенсацию прилагаю. Виталий».
Я заглянула в конверт. Денег в нем не оказалось. О какой, интересно, компенсации он говорит? Вспомнила про коробку. Развернула и остолбенела. Супер-пупер диктофон, намного круче того, что у меня остался в живых!
Вот тебе и Ливанцев. Никак не похоже на повадки зарвавшейся звезды! Я полагала, он в лучшем случае деньги мне с кем-нибудь передаст, но чтобы такое… Да мой разломанный диктофончик в подметки этому не годился! А главное ведь, тратил время, искал. Пусть даже не сам, а поручил какой-нибудь помощнице, но все равно ведь подумал, велел не абы какой, а самый хороший.
Или обхамил, а после испугался и решил загладить вину, чтобы не понаписала о нем гадостей? Тогда его дежурство под моей запертой дверью выходит за рамки логики. Проще просто прислать с нарочным диктофон. А еще проще, чтобы кто-нибудь мне пригрозил. А он сам притащился и битый час здесь сидел, физиономию звездную свою засвечивал.
Только тут до меня дошло: о моем участии в его приключении никто не знает. Ливанцев до сих пор тщательно утаивает мое существование. Может, действительно, потому, что это опасно? В таком случае что же? Он обо мне заботится и меня оберегает? Не поленился сам ради этого приехать?
Я совсем запуталась. До того, что начала болеть голова. Вот и Зинаида Васильевна приняла Ливанцева за моего поклонника. И впрямь, так обычно ведут себя мужчины, когда в чем-нибудь виноваты и хотят прощение вымолить. Нет, кто бы поверил: Ливанцев торчал под моей дверью на табуреточке! А сперва вообще сидел на полу! По собственной воле! Просто бальзам на мою самооценку. То есть получается, я ему нравлюсь? Или опять пустил в ход обаяние, стараясь меня нейтрализовать?
