Монго Макколам - Путешествие в любовь
— Ну… завтракаю. — Он сидел, откинувшись на спинку сиденья, полуприкрыв глаза.
— Чаем с тостами?
— Не волнуйся ты об этом. Здесь так чудесно.
— Да, — вздохнула она.
Чай с тостами или вообще ничего? Она знала только мужчин, которые хорошо питались тем, что им готовили другие.
Паром обогнул мыс Брэдли, и перед ними открылась магическая водная дорожка к Мэнли. В отдалении восточные пригороды вытянули свои украшенные драгоценностями руки в море. Послышалось глухое рычание, и из огней бухты Роуз возник серебристый силуэт с плюмажем у носа.
— Гидроплан, — определила она. — Из дома мы их видим постоянно.
Ян не слушал. Наклонившись вперед, он не отрывал глаз от скользящего мимо красавца. Звук достиг апогея, и самолет, оторвавшись от воды, исчез на севере.
— Занятная штучка, — пробормотал он, снова откидываясь назад и прикрывая глаза.
Вода продолжала струиться мимо, двигатель вибрировал, началась сильная качка. Она схватила его за руку, чтобы не упасть. Ян уперся ногой в перила и рассмеялся:
— Что, морская болезнь?
— Нет, ничего подобного, — отозвалась она и тут же воспользовалась его настроением, чтобы спросить: — Какая у тебя комната?
— Ты ее видела.
— Я говорю не о лаборатории, а о комнате, в которой ты живешь.
— Обыкновенная комната.
Ей захотелось схватить его за плечи, встряхнуть и потребовать: «Расскажи мне!», но она лишь спросила:
— Какого цвета у тебя шторы?
— Даже не помню. — Он заложил руки за голову и взглянул на нее. — Что-то вы сегодня очень любознательны, мисс Уайкхем. Зачем вам все это знать?
Девушка вспыхнула, но в темноте он ничего не заметил.
— Да так, просто интересно, — с деланной небрежностью бросила она.
— Почему вы решили подвергнуть меня допросу с пристрастием? — Он улыбался, но в его тоне чувствовалось предостережение.
— Вздор, — возразила она, и они надолго замолчали.
Как могла она сказать: «Я хочу представить тебя таким, каким ты бываешь в любое время дня и ночи, чтобы знать: вот он ложится спать, и красно-белое покрывало на кровати кажется черно-серым в темноте; вот он просыпается, и солнце просвечивает сквозь зеленые занавески; вот он чистит зубы своей голубой зубной щеткой…» Но она не знала даже, есть ли у него покрывало и занавеси, не говоря уж об их цвете. Не думает ли он, что его комната смутит, отпугнет Элизабет Уайкхем, привыкшую к роскоши и комфорту? Или он просто не желал, чтобы кто-нибудь, в том числе и она, знал это?
Навстречу им двигалась башня огней. Приближаясь, она удлинялась, и вскоре мимо них проскользнул паром, идущий в Сидней.
— «Корабли, проходящие мимо в ночи», — тихо процитировал Ян. — Эта фраза всегда трогала меня. Правда. Почему становится так грустно, когда два судна расходятся в ночи?
«Я не знаю, — думала она, когда они сошли на берег, чтобы погрузиться в игру света и шума Мэнли, — я не знаю и десятой доли того, что знает он».
Они бродили по улицам, потом оказались на набережной Тихого океана и молча стояли там под шепчущимися кронами сосен, ощущая на лицах влажное дуновение из темноты. Вот так всегда: они или молчали, или спорили. Спорили до изнеможения о музыке и людях, всегда других людях, не о себе. Стоя тогда рядом с ним, она с радостью бы принесла в жертву и Брамса, и Баха, лишь бы узнать, какого цвета его шторы и зубная щетка.
Далеко в море мелькнул огонек, исчез, появился опять: катер из Ньюкасла. Если бы Ян снова сказал что-то о судне, проходящем в ночи, она бы заплакала, ибо, как он и говорил это действительно было трогательно. Девушка невольно поежилась.
— Замерзла? — спросил он.
— Немного, — ответила она, и они, оставив песню океана и сосен, вернулись на пристань.
И снова вода струилась у носа парома, и снова мимо проплыла башня света встречного судна. Он хранил молчание. Она смотрела на небо, ни о чем не думая.
— Орион.
Тихо произнесенное им слово упало в ее мозг, и, пока еще расходились круги от него, к ней пришло решение. Орион, шар. Она покажет ему часть себя — шар, и он ответит взаимностью.
— Посмотри-ка на него, — негромко говорил Ян. — Старина Орион прогуливается по небу. Такой огромный, что его трудно разглядеть. Видишь? Те три звезды в ряд — это его пояс. А вот — торчащая рукоятка меча. Выше — его голова. А вот его шагающие ноги, видишь? Он прекрасен. Статуя в небе.
Зная Орион лучше него, она слушала с довольной улыбкой.
Когда они приехали к ней домой, она принесла шар (после возвращения из «Холтона» он впервые покинул свое место рядом с ее кроватью), испытывая какой-то необъяснимый страх. Никто, даже Ян, не мог понять его. Он мог сказать что-нибудь непоправимое и ранить навсегда, не сознавая этого. Робко улыбаясь, она поставила шар перед ним.
— Я решила показать его тебе, — пояснила она и затаила дыхание.
Какое-то время Ян, как оглушенный, смотрел на шар, потом осторожно коснулся его пальцем, совсем как она тем давним дождливым вечером в чулане. Убрав палец, он глубоко засунул руки в карманы.
— У меня был только плюшевый медвежонок, — прошептал он, не спуская глаз с шара.
Замечательные слова! Он понял! В экстазе счастья она сжала его руку, повторяя про себя: «Я люблю тебя, я так сильно люблю тебя!» Вот подходящий момент задать свой вопрос — теперь он обязательно ответит!
— А теперь скажи, как выглядит твоя комната?
Он переменился в лице.
— Просто место, где я сплю.
— Да, но какая она?
— О, женщины! — в смятении воскликнул он. — Все-то им надо знать! Я пошел. Спокойной ночи.
Сейчас она понимала, что за эту таинственную свирепость и любила его так сильно. За его отличие ото всех, кого она знала. Потом она любила его еще сильнее за мягкость, ребячество, уязвимость, которые постепенно, шаг за шагом, открывала в нем.
Однажды тихим теплым вечером, слишком хорошим, чтобы тратить его на кино, они спустились на пляж.
— Здесь гораздо спокойнее, — мирно заметила она.
Перед этим они беззлобно пререкались по поводу ее слуха — полной неспособности воспроизвести мелодию. Пока она вела его вниз между скал, он все удивлялся:
— Невероятно, чтобы женщина с таким чувством ритма, так хорошо танцующая, любящая музыку…
— Но не такую как ты, — поддразнила она.
— …Хотя и не такую как я, увлекающаяся поэзией, не могла отличить одну ноту от другой.
— Не могу, — весело подтвердила она. — Что правда, то правда.
— Спой мне «Боже, храни королеву», — велел он.
— Не могу.
— Можешь. Я тебе помогу.
— Не стоит, — улыбнулась она. — Честно, я не смогу.
