Маргарет Уэй - Повелитель Долины
– Ладно, Алана, отступись. Я все сделаю, – тоном не терпящим возражения проговорил Гай Радклифф.
Алана подчинилась, старательно воздерживаясь от слез более из-за присутствия отца, нежели постороннего.
Гай неожиданно легко взвалил на себя пожилого человека и направился к лестнице. Девушка предпочитала не смотреть, как там он управится дальше. Сердце ее сжалось от отчаяния и унижения, и все то время, что Гай отсутствовал, она провела в некоем подобии оцепенения. До нее лишь доносилось нечленораздельное бормотание отца, который впал в забытье.
– Что сталось с комнатой? – гневно воскликнул Гай, вернувшись. – Где все вещи? Это же голый угол!
– Так захотел отец, – сдавленно ответила девушка. – Он себя наказывает.
– Кошмар, – проговорил Гай, – рухнув на диван. – Я раздел его и уложил под одеяло. До утра можешь за него не переживать. Он устроился там с относительным комфортом… Поверь, ему сейчас куда приятнее, чем тебе.
– Оставьте свои иезуитские замечания при себе, мистер Радклифф! – прикрикнула на него Алана.
– Прости, Лана… Он все бредит Аннабел. Сколько ему? Пятьдесят пять – пятьдесят шесть? Если бы прежде мне кто-то сказал, что Алан Кэллахан так опустится… Лана, кто-то должен его убедить, что им движет не тоска и отчаяние, а трусость! Алан Кэллахан боится открыть глаза на тот ад, в который он вверг свою семью одним неверным поступком. Он мусолит в воспоминаниях один-единственный день катастрофы, отказываясь замечать, что с тех пор каждый день приносит свою маленькую катастрофу. Тогда он лишил жизни свою возлюбленную жену, теперь же отнимает призвание у своего сына, убивает свою дочь непосильным трудом…
– Замолчите! – пресекла его разглагольствования Алана Кэллахан. – У вас ко всем находится сочувствие, даже к такому черствому человеку как Чарлз Денби, но только не к моему отцу!
– Да потому что Чарлз Денби никогда не был тем человеком, на которого бы мне хотелось ровняться. А Алан Кэллахан им был. Я уважал его и многому у него научился. Поэтому теперь чувствую себя обманутым, хотя не меньше вас с Кираном сострадаю тому, что с ним сталось. Но трусости такой понять не могу.
– Алан Кэллахан не трус и никогда им не был! Он несчастный человек, лишившийся самого дорогого в своей жизни. Ты не знаешь, как он любил мою маму! Я запрещаю тебе осуждать моего отца! – Она не заметила, как перешла на «ты».
– И ты такая же гордая и малодушная. Для вас нет ничего более пугающего, чем заставить себя глядеть в глаза правде.
– А ты знаешь, какова она, эта правда? У тебя обо всем есть свое безошибочное мнение? Ты никогда не заблуждаешься, ты всегда прав, ты не испытываешь сомнений! Право же не знаю, как тебе такое удается. Ты так уверен в себе, что готов взять на себя просветительскую миссию учить всех и каждого, как быть, что делать, чего не делать. Кто ты такой, Гай Радклифф?! Кто ты, черт побери, такой?!
– Начнем с того, что твой отец не единственный житель долины, познавший горький вкус потери. И моя собственная мать не стала исключением, потеряв супруга, тоже, между прочим, беззаветно любимого. Но она не позволила себе потерять в скорби человеческое достоинство. И, в первую очередь, ради меня.
– Эти две смерти невозможно сравнивать, – горестно констатировала Алана.
– Конечно… Твой отец повинен в смерти твоей матери. Да только его роман с бутылкой много дольше его вдовства. Ведь именно из-за вина погибла Аннабел, и это его пьянство не обеляется горем, как ни ряди… Алана нужно лечить. И этим должны заняться вы с Кираном, а не закрывать глаза на его пороки. Алана необходимо лечить, иначе он убьет еще кого-нибудь, себя он уже убивает. И лечить его нужно в первую очередь нелицеприятным честным и непреклонным отношением… И не нужно лукавства, Лана. Ты сама сказала, что твоя жизнь ни к черту.
– Просто вырвалось. Мало ли что человек скажет сгоряча, – пробормотала она.
– Девочка, это твоя жизнь. Ты имеешь право прожить ее интересно и насыщенно, а не с овцами в беспрестанном труде. Неужели тебе ничего не хочется? Ни за что не поверю, что у девушки твоих лет нет никаких собственных желаний. Ты можешь не признаваться в них, но от самой себя этого не скрыть.
Алана бессильно опустилась в отцовское кресло и уронила лицо в содрогающиеся от начинающихся рыданий ладони.
Гай некоторое время стоически сносил эту сцену. Он велел себе переждать этот поток слез в стороне. Ему почти удалось это. Почти…
Алана плакала опять беззвучно, только плечи ее сотрясались, словно в ознобе. Гай почти инстинктивно притянул ее к себе и крепко обнял.
Он утонул носом в ее пшеничных волосах. Безотчетно нащупал губами ее влажную щеку. Его щетинистый подбородок заставил Алану прийти в себя.
– Гай, не делай этого, – смутно догадываясь о его побуждениях, проговорила девушка.
– А ты останови меня, если сможешь, – с вызовом проговорил он.
Гай обнимал уже не хрупкие, жалобно вздрагивающие девичьи плечи, он медленно и прочувствованно осязал ее напряженную спину и округлые бедра.
– Гай! – панически резко вскрикнула она, когда его руки нарушили первое вето.
Алана отпрянула от него. Ее сердце бешено колотилась. Она не понимала, что вообще происходит, как такое стало возможным между нею и человеком, которому она даже не считала благоразумным доверять. Она недоуменно уставилось на него. Гай воспользовался заминкой и поцеловал ее.
– Нет! – воскликнула девушка, оправившись. – Уходите… Довольно с меня ваших уроков, мистер Радклифф! – непримиримо проговорила она. – Если это то, чего вы добивались, то вы еще хуже, чем кажетесь.
– Чем же я так плох, Лана? Тем, что неравнодушен к красивой девушке? – невозмутимо спросил он, опять придвигаясь к ней.
– Уходите, Гай! – вновь потребовала она.
– Мы могли бы серьезно обсудить наши взаимоотношения, Лана, – примирительно предложил он.
– Никаких дискуссий! Уходите! – категорически повторила девушка.
– Ты права. Дискуссии здесь излишни. К чему полемика, когда все очевидно?
Гай притянул Алану к себе. Он ощущал частое дыхание девушки, ее упругая грудь порывисто вздымалась. Их взгляды пересеклись и застыли, словно меряясь стойкостью.
Гай приподнял край тонкой блузки и скользнул рукой под полотно, осязая теплую бархатистую кожу.
– У тебя сердце трепещет, – прошептал он. – Не сопротивляйся, я тебя не обижу, – вкрадчиво добавил мужчина.
– Я вам этого и не позволю!
– Твой отец проспит до утра. Ты ему не понадобишься. Едем ко мне.
– Какая глупость, Гай! По-вашему, я на такое могу согласиться? – едко проговорила она.
– Инстинкт мне подсказывает, что ты еще не была близка с мужчиной, – жарким шепотом пробормотал он ей на ухо, не размыкая объятий.
