Джулия Тиммон - Если любит – поймет
Долгий жаркий поцелуй лишает нас обоих остатков рассудка. Кажется, что светящиеся вазы на комоде от огня нашей страсти загорелись и объяты дрожащими языками пламени. Комната наполнена не воздухом, а тягучим любовным дурманом, из объятий которого, не познав всю прелесть единения, ни за что не вырваться…
— Келли, — стоном вырывается из груди Максуэлла.
Моя блузка наполовину расстегнута, юбка задралась так, что ноги совершенно голые, но мне ничуть не стыдно. Я чувствую себя развратницей и вместе с тем совершенно невинной, жажду ощутить высшее блаженство немедленно и молю о том, чтобы сказочная игра не заканчивалась никогда…
Максуэлл берет меня на руки, уносит в другую комнату, и мы, окутанные ночью и магией желания, переносимся в иные измерения, в обитель беспредельного счастья.
5
— Привет, золотце! — отвечает отец после второго гудка. — Какие-нибудь новости?
— Да нет, новостей никаких, — бордо и весело говорю я, наблюдая сквозь окно кафе за игрой солнечных лучей на зеленых листочках кустарников. — Просто я вдруг поняла, что ничего особенно страшного в моем положении нет, и хочу, чтобы ты об этом знал и не волновался. Другую работу я обязательно найду, а через неделю уже точно ухожу в отпуск. Потерпеть остается каких-нибудь пять деньков, это раз плюнуть.
— Рад, что у тебя такой настрой, — с облегчением вздыхая, говорит папа. — И что голос звучит так радостно. По-видимому, во всем остальном ты вполне довольна жизнью?
— Вполне! — гордо сообщаю я. — Мы с Максуэллом… В общем, у нас все отлично.
— Прекрасно!
— Послушай, как ты думаешь, какие ценные советы можно дать начинающему режиссеру? Чего ему лучше избегать, что необходимо принимать во внимание?
— Гм… Сложный вопрос. Я ведь далек от киноиндустрии.
— Да, но с точки зрения зрителя, ну и психолога, что бы ты мог подсказать? Максуэлл прислушивается ко всему и очень благодарен за любую помощь.
— Подожди-ка… Несколько лет назад у меня был клиент, кинооператор. Он был страстно увлечен кино и разными способами съемки, монтажа и так далее. Минутку, дай подумать…
Терпеливо жду, когда папа выудит из глубин своей поразительной памяти то, что может пригодиться Максуэллу, и улыбаюсь солнечному дню, звучащей в душе мелодии и предстоящему свиданию.
— Ах да! — восклицает отец. — Вспомнил по крайней мере одну вещь: он все время повторял, что по возможности лучше не снимать в небольших замкнутых пространствах, особенно в машине. Неудобно всем — актерам, операторам, режиссеру. А в итоге получаешь говорящие головы. Скучными получаются и сцены, например, в кинотеатре. Гораздо интереснее, когда герои где-нибудь в кафе или на улице и когда вокруг есть другие люди, движение жизни. Тут я с ним полностью согласен.
— Спасибо, пап, — с широкой улыбкой бормочу я. — Послушай… — Я запинаюсь, но заставляю себя продолжить: — А что ты решил насчет отпуска? Точнее …что вы решили? — Вздыхаю с облегчением. Самое страшное, слава богу, позади. Я впервые в жизни по собственной инициативе заговорила про Нину. Теперь будет легче.
Отец несколько мгновений молчит, очевидно от растерянности.
— Гм… поездку, наверное, придется на недельку отложить. У Нины запарка на работе.
Прикусываю губу. Все это время я так упорно не желала слышать о Нине, что не удосужилась узнать, ни где она сейчас работает, ни что вообще собой представляет. Ее портрет я настырно рисовала себе сама, день ото дня дополняя его новыми неприглядностями. На мое счастье, мне повстречался Максуэлл. Пока не поздно, я мало-помалу, как бы ни было тяжко, постараюсь исправить ошибки.
— А может, — произношу я, стараясь, чтобы голос звучал ровно, — нам как-нибудь встретиться втроем? Рано или поздно мы с Ниной должны познакомиться. — Зажмуриваюсь. В ушах стучит.
— Ты в самом деле этого хочешь? — с радостью и волнением спрашивает отец.
Как он доволен. Значит, прав Максуэлл.
— Конечно, — отвечаю я.
— Мы обеими руками «за»! — говорит отец.
— И… Нина? — удивленно спрашиваю я.
Отец печально усмехается и вздыхает.
— Она даже пыталась уйти от меня — вбила себе в голову, что из-за нее у нас с тобой портятся отношения. Исчезла, сменила номер телефона, скрывалась у подруги. Если бы ты знала, чего мне стоило разыскать ее! Полчаса на коленях перед ней стоял, клялся, что нашей с тобой дружбе ничто не страшно… Еле уговорил ее вернуться ко мне… — Отец резко умолкает и смущенно кашляет.
Перед моими глазами проносятся воспоминания из детства, окутанные золотисто-желтой прозрачной дымкой. Я с разбегу вешаюсь на шею маме, отец подхватывает на руки нас обеих и кружится на месте, мы счастливо хохочем. Мама с папой еще спят рано утром в воскресенье, я забираюсь к ним в постель, ложусь посередине и осторожно, чтобы не разбудить, глажу обоих по рукам…
В сердце боль, но я стискиваю зубы и говорю себе мысленно, что с детством давно пора проститься. Воспоминания останутся с нами до гробовой доски. Не стоит омрачать их злобой, невозможностью что-либо изменить и глупым упрямством.
— Слава богу, что в конце концов уговорил, — через силу, но вполне дружелюбным голосом произношу я. Неужели я это сделала?
Отец смеется, и я слышу в его смехе столько надежды и облегчения, что ненавижу себя за то, насколько была жестока прежде.
— Раньше у меня просто не было времени на встречи, — неловко хитрю я. — Или… Ну, в общем неважно. Но теперь я поняла, что подобные дела грех откладывать в долгий ящик. — Мне в голову приходит блестящая идея. Да-да, так будет намного проще! — Можно встретиться вчетвером, — воодушевленно прибавляю я. — Я познакомлю вас с Максуэллом.
Мы уславливаемся, что конкретнее договоримся после, и на этом заканчиваем беседу. Признаюсь честно, мне не по себе, но на душе ощутимо полегчало. Решаю довести начатое до конца. Уж если менять себя, лучше сделать все одним махом. Глубоко вздыхаю и слегка дрожащей рукой набираю второй номер.
— Алло?
— Привет, мама!
— Келли?! — испуганно восклицает мать. — Что случилось, доченька?
Меня окатывает новая волна ненависти к себе. Вот как далеко зашла моя месть! Я всего лишь позвонила родной матери, а для нее это до того непривычно и странно, что она чуть не кричит от ужаса.
— Ничего не случилось, — спешу успокоить ее я. — Захотелось поболтать, спросить, как дела. Только и всего.
— Дела?! — взволнованно переспрашивает мама, по-видимому еще не оправившись от потрясения. — Нормально… Все хорошо.
Она нервно смеется, и у меня возникает чувство, что сейчас этот смех перельется в рыдания. Надо срочно что-то сказать, как-то выразить, что я осознала, насколько была не права, пока с мамой не случилась истерика.
