София Герн - Хрустальное сердце
«Или у него все так отработано? Штамп на штампе! А я-то повелась, вот дура!» — Катя ругала себя на чем свет стоит.
У нее было чистое, хрустальное сердце, которое не выносило пошлости и грязи, а его снова окунули в какую-то помойку. Будто мало было ей Кирилла!
Ее мобильный звонил и звонил, и она, мучительно борясь с собой, смотрела, как высвечивается имя Оленина на дисплее, а потом отключила телефон, но Сергей тут же принялся звонить на домашний. Катя выдернула шнур из розетки, и в квартире воцарилась гнетущая тишина. Она села на свою одинокую постель, где так часто придавалась смутным грезам о своей утраченной навсегда любви, и заплакала. А потом вспомнила, что у нее есть один выход, которым она так долго пренебрегала, и есть прекрасная возможность уехать. Она так и сделает, как только закончит этот чертов объект. И не будет больше бояться очутиться в том сказочном краю, который так внезапно покинул ангел, растворившись в невыносимой глубине, в фиалковом небе иного мира. Надо признать, что Оленин сделал главное — избавил ее от сомнений и страха.
С утра пораньше Катя явилась в «Modus» и «угнездилась», как сказал бы ее отец, в своем кабинетике, таком маленьком, что там едва умещался компьютерный стол и пара стульев для клиентов. Через полчаса полнейшего безделья — чтения новостей и анекдотов в интернет-журналах — Катя Симонова взяла себя в руки, а еще через пять минут с головой ушла в работу.
— Трудишься, Катеринушка? Молодец! Только что-то ты сегодня слишком уж рано прилетела, птичка моя. — В кабинет незаметно прокрался Станкевич. Катя даже вздрогнула от неожиданности.
— Доброе утро, Федор Борисович, — пробормотала она.
— Пошли ко мне, кофейку дернем. Я так лично с коньячком.
— А не рановато ли?
— В самый раз. «Алка зельцер» я презираю. Как говорят в народе, от чего заболел, тем и лечись. Я вчера малость перебрал в приватной сауне, куда меня, дурака старого, занесло по приглашению одного нашего клиента. Нет! Я понимаю, что он хотел как лучше. А получилось как всегда.
Катя внимательно присмотрелась к Станкевичу и пришла к выводу, что шеф явно преувеличивает. Ведет себя неформально, в кабинет приглашает. К чему бы это?
Она покачала головой, вздохнула и проследовала вслед за Федором в его шикарный зал, который только по недомыслию можно было бы назвать кабинетом. Станкевич оставил пустой середину комнаты, словно намеревался здесь устраивать балы с танцами, кое-где расставил кресла и стулья, столики из карельской березы и в простенках между окнами расположил кашпо с многочисленными тропическими растениями — головной болью его секретарши. Рабочий стол, конечно, был, но использовался вовсе не по назначению. Правда, иногда на нем устанавливался «ноутбук», но редко. Вот и сейчас Федор крикнул секретарше, чтобы принесла кофе с пирожными, а сам нырнул в недра ампирного шкафа, предназначенного для книг, но содержавшего бутылки и бокалы всех возможных сортов, и выудил оттуда бутылку коньяка. Потом пришла секретарша Любочка, как поговаривали злые языки, бесплодно влюбленная в шефа, принесла пирожные и кофе. Федор с лету опрокинул рюмку коньяка и запихнул в рот эклер целиком. Катя отпила кофе, пригубила коньяку — так, за компанию, — и не притронулась к пирожным. От еды ее сейчас просто мутило. Хотя и кофе на голодный желудок шел плохо.
— Вот что я хотел тебя спросить, девочка, — проговорил Станкевич. — Только не дуйся сразу и не обижайся.
— На вас невозможно обижаться, — пробурчала Катя, прекрасно понимая, о чем шеф собирается беседовать с ней.
— У тебя с Олениным серьезно?
— У нас ничего нет, — быстро ответила Катя. — Между нами, в смысле.
— Что-то мне с трудом верится.
— Если что и было, то теперь я поняла, что совершила большую ошибку.
— Скажите, пожалуйста! — Станкевич хлопнул в ладоши. — Ошибку она совершила!
— А что, я не имею на это права? — взъярилась Катя на шефа, и тот поднял ладони в шутливом жесте капитуляции:
— Имеешь. Имеешь право. Но не на глупость. Ты скажи мне, он тебе нравится?
— Он… Теперь я не хочу о нем даже вспоминать.
— Обидел тебя? Никогда в это не поверю.
— Обидел.
— Сам? Или кто другой за него? — Федор налил себе еще коньяка и с удовольствием выпил. — Я не сторонник женского пьянства, но сейчас настаиваю. Пей, голуба. И расслабься. Я уже подозреваю, что именно с тобой произошло.
— Откуда вы знаете? — Катя последовала совету шефа.
— А у меня богатый жизненный опыт, в отличие от такой маленькой дурочки, как ты. Не обижайся, слышишь? Я тебе могу подробнейшим образом описать, как именно сынок Никита устраняет тебя. И Верочка ему тут помощница. Разве не так?
— Теперь это не имеет значения, — надулась Катя.
— Ага. За что боролись, то и получили.
— Федор Борисович! Ваш друг… Он всем покупает подарки? Да? А…
— А что плохого в том, что он подарки дарит? И кому это «всем»?
— У него наверняка полно девиц!
— Нет. Не полно. Но женщины, конечно, были, как же без этого. Хотя могу тебе сказать, я ни разу не видел его таким, как с тобой. И скажу как на духу, мне кажется, сильно ты его зацепила. И мой тебе совет, хотя, думаю, ты, упрямая козочка, вряд ли его послушаешь. А я все равно выскажусь. Не отталкивай его. Он очень славный человек. Хотя и детки у него трудные. И не верь всему подряд. Катя, почему ты так не уверена в себе? А? Вспомни, как ты за Кирку замуж ломанулась, когда решила, ничего не узнав, ничего не выяснив, что Хоакин тебя бросил? Ты почему себя так низко ценишь?
— Я больше не хочу об этом говорить, — торопливо ответила Катя. — А ценить я себя начала. Сейчас.
— Ну и упирайся дальше, глупая девчонка! Все. Иди отсюда. Ты мне настроение испортила. — Станкевич надулся и отвернулся от нее.
Катя вышла из кабинета шефа с гордо поднятой головой, но у себя тут же заперлась и дала волю слезам.
— Ну почему мне так не везет?! — рыдала она.
…Катя скрывалась от своего недолгого любовника, отчаянно боясь, что он однажды приедет в квартиру к сыну, чтобы застать ее там. На разговоры и выяснения отношений у нее сил не было. К счастью, Станкевич, вопреки своей обычной бесцеремонности, никаких вопросов после того единственного разговора в офисе не задавал. Махнул рукой на Катино упрямство.
Но боялась она напрасно. Сергей, отчаявшись звонить на выключенные телефоны, больше ее не беспокоил. Катя чувствовала облегчение, но вместе с тем и щемящую сердце обиду. Гнев и ярость уступили место холодной решимости, с которой она доводила до совершенства свою работу. Несколько раз приезжал Никита, как-то даже привез с собой сестру. Вера была вежлива, но осматривала Катино творчество со скептической усмешкой на губах. Бригаду Катя Симонова сменила, и с Тиграном и его ребятами работала с удовольствием.
