Глория Даймонд - Наваждение
Талберт. Квентина пронзила резкая боль, и комок подступил к горлу. Талберт, Талберт, почему я не смог уберечь тебя?
Вдруг Квентин заметил, что в комнате воцарилась тишина. Он резко обернулся и увидел, что Питер и Купер сменили раздражение на улыбки, чтобы поприветствовать Конни и Эвелин, которые вернулись домой.
Купер вскочил первым и выхватил многочисленные пакеты у Конни.
— Я помогу. Садитесь.
Конни мило улыбнулась. В последние месяцы Квентин ни разу не видел ее такой довольной. Несомненно, это благодаря Эвелин, которая пронянчилась с ней весь день. Только чье-то безграничное внимание могло заставить Конни так улыбаться. Или флирт. Квентин с сарказмом смотрел, как Купер помогает Конни опуститься в кресло, и отметил, что его галантность еще более улучшила настроение будущей мамы.
— Как хорошо! — Конни села, вытянув натруженные ноги. — Мы ходили по магазинам до тех пор, пока хватило сил, правда, Эвелин?
Купер так смотрел на ноги Конни, что у него разве что глаза не вылезали из орбит. При виде этого Квентин в первый раз за весь день улыбнулся. Куперу нет еще и тридцати, но он уже облысел и ужасно комплексовал, словно переживал жестокий кризис среднего возраста. Для него такая женщина-ребенок с длинными, как у Конни, ногами, была лакомым кусочком.
Зато Питер не сводил глаз с Эвелин, которая сосредоточенно складывала в угол коробки и пакеты. Затем Питер отчаянными жестами стал подзывать Квентина, чтобы тот их познакомил, но Квентину почему-то не хотелось делать этого. Питер Харрелсон ведь женатый человек. Сара, его жена и мать его троих детей, явно была бы недовольна теми взглядами, которые ее преданный супруг бросал на Эвелин.
Но Квентину трудно было упрекнуть его, потому что и сам он не мог отвести взгляд от своей гостьи. Вьющиеся светло-каштановые волосы Эвелин были влажные от дождя, ко лбу и щекам прилипли трогательные колечки, что производило какой-то странный эффект. На ней был очень мягкий свитер, которого почему-то страшно хотелось коснуться. Он пестрел разными цветами — синим, зеленым, желтым, оранжевым, на нем переплетались цветы и листья или что-то еще… Но эти яркие краски лишь подчеркивали глубину ее серо-голубых глаз.
Квентин внутренне сжался. Он почувствовал уже знакомое возбуждение и смутился. Что это с ним такое? Вчера она показалась ему Джульеттой. Сегодня чем-то напоминает лесную фею. Он же взрослый человек, опытный мужчина, а стоит посреди комнаты, раскрыв рот…
Возьми себя в руки, твердо сказал он себе. Одного мужчины, переживающего кризисный период, для их компании более чем достаточно. Не хватало только, чтобы и он тоже…
Но тут Эвелин улыбнулась и подошла к хозяину дома, к огромному разочарованию Питера, которому пришлось присоединиться к воркующим Куперу и Конни.
— Было очень мило с вашей стороны дать Конни такую большую сумму, — сказала Эвелин, коснувшись ладонью плеча Квентина, и ему пришлось вновь испытать приступ минутной внутренней борьбы с самим собой. — Давайте забудем все, что мы вчера наговорили друг другу. Идет?
Квентин не знал, что ответить. Эвелин явно решила, что он сгоряча произнес резкие слова, которые ей пришлось вчера выслушать. И оставил для Конни чек в знак раскаяния. Но ведь это не так. Свои подозрения он высказал абсолютно серьезно.
Нет, все, наверное, гораздо проще. На этот поступок его побудили совершенно иные причины. Он сделал это только потому, что хотел увидеть, как Эвелин Флауэр улыбается. Улыбается ему, Квентину Блейну.
Но он не станет переубеждать ее. Не стоит строить призрачных иллюзий и предаваться несбыточным мечтам.
— Идет, — солгал Квентин и накрыл ладонью ее руку.
5
Было три часа ночи. Эвелин стояла в холодном коридоре и пыталась разобраться, что за странный звук она только что слышала. Ее сердце билось быстро, но ровно. Она думала, что все в доме давно уснули, но затем послышался этот странный звук. Это был не стон, не плач и уж никак не скрип дверных петель. Это больше походило на болезненный вскрик.
Наверное, где-то работает телевизор, решила она, или приемник. Эвелин попыталась сориентироваться в ночи. Она думала, будто находится рядом с холлом, но, привыкнув к темноте, со смущением обнаружила, что стоит возле комнаты Квентина.
Послышался какой-то неясный шорох, и Эвелин, затаив дыхание, прислушалась. Шорох повторился. Он доносился из-за двери спальни. Снова и снова. Наконец Эвелин поняла, что это такое. Такой звук бывает, когда кто-то беспокойно ворочается в постели.
Эвелин невольно шагнула к двери. Может, он заболел? Может, ему нужна помощь? Тогда она…
Одна ее рука уже легла на ручку двери, а второй она приготовилась постучать. Но тут Эвелин вздрогнула и пришла в себя. Она замерла на месте, испугавшись того, чего чуть было не сделала. В ее мозгу возник образ Квентина… Вот он лежит, вытянувшись во весь рост на постели, одеяло упало на пол, обнажив стройное мускулистое тело, в лунном свете отчетливо виден греческий профиль красивого лица…
Что бы он подумал о ней, если бы она заявилась в его комнату в такой час? Эвелин представила себе, как он встает с постели, идет к двери, открывает ее, у него заспанный вид, он одет в… Или не одет?.. Эвелин покраснела, ее сердце подпрыгнуло. В легком халате ей вдруг стало жарко, как в сауне. Нужно побыстрее уходить отсюда.
— Нет! Подожди!
Это раздался громкий голос Квентина. Сердце Эвелин забилось где-то в горле. Она прижалась к стене и, едва дыша, смотрела на дверь, ожидая, что та вот-вот распахнется. С кем он говорит?
— Ключ! — На этот раз голос Квентина звучал тише, но так же надрывно. Снова послышался шорох простыней. Эвелин смотрела на дверь. Что там происходит?
— Ради Бога, ключ!
Затем раздался долгий беспомощный стон, от которого у Эвелин сжалось сердце.
— Нет, — бормотал он за дверью, его голос звучал сдавленно, словно он уткнулся лицом в подушку. — Нет, нет, нет…
Она зажмурилась. Никому, в особенности человеку постороннему, нельзя быть свидетелем столь очевидного горя. Такому, как Квентин, гордому и волевому, который превыше всего ценит выдержку, было бы невыносимо показать свою слабость и ранимость…
Эвелин почувствовала, что он никогда не простил бы ей, если бы узнал, что она слышала все это.
— Пожалуйста, — уже умолял Квентин, и ее сердце снова сжалось. — Ну, пожалуйста… Нет.
Эвелин не могла больше выносить эту пытку. Если она останется тут, то непременно не выдержит, откроет дверь и скажет ему, что это всего лишь ночной кошмар, постарается успокоить. И тогда…
Она сглотнула, пытаясь собраться с мыслями. И тогда… Что тогда?
