Чарлз Мартин - Там, где кончается река
— Спасибо, Гэри.
Я привязал аптечку к сиденью. Потерять можно было что угодно, кроме нее. И наверное, пистолета. Я шагнул в лодку, погрузил конец весла в воду и оттолкнулся. В кармане зазвонил мобильник. На экране высветилось слово «сэр». Я этого ожидал, поэтому сунул телефон обратно в карман и перестал обращать на него внимание. Когда мы с Эбби только поженились, я ухитрялся избегать надзора. Через несколько минут мобильник зазвонил опять.
Эбби шепнула из-под брезента:
— Лучше ответь. Сам знаешь, он терпеть не может, когда его заставляют ждать.
Когда телефон зазвонил в четвертый раз, я ответил. Тесть заговорил со мной таким тоном, каким обычно обращался к членам сената, сидящим в другом конце зала. Этот голос часто слышали по Си-эн-эн.
— Где Эбигейл Грейс?
Длинные имена — норма в Чарлстоне. Большинство представителей высшего общества носят как минимум два имени. Это наследство золотых дней Скарлетт О'Хара и не самое тактичное напоминание о том, что твой собеседник принадлежит к благородному сословию. Когда сенатор привез Эбби в Эшли-Холл, он настоял, чтобы его дочь называли полным именем — дабы возвысить ее над «массой» и выделить из толпы соучениц. Колмэн, один из самых молодых губернаторов в истории США, не сомневался, что по его приказу все запрыгают, поэтому окружил себя соответствующими людьми. Но Эбби, девочка с косичками, ни о чем полезном не задумывалась. Она не работала на сенатора. И у нее не было иных желаний, кроме как быть его дочерью. Эбби плевать хотела на титулы. И тогда началась война.
С самого начала они жили в постоянном напряжении. На публике, разумеется, все приличия соблюдались. Эбби уступила отцу в этом. Таков Чарлстон — нужно сохранять лицо. Но стоило лишь прислушаться к тому, как она произносит «папа», чтобы все понять.
Когда я познакомился с Эбби, она оказалась не такой, как я ожидал. Да, она была дочерью сенатора, рожденной в роскоши и воспитанной в Эшли-Холле, в стенах которого до сих пор эхом звучали голоса чернокожей прислуги. «Я в Чарлстоне рождена и в Чарлстоне выросла, и когда умру, то сделаю это по-чарлстонски». Но при этом Эбби чувствовала себя свободно и на пляже в бикини и рваных шортах, и на балу Ирландского общества в жемчугах и длинных белых перчатках. Как ни странно, она гармонично вписывалась в эти два мира.
Мисс Оливия, которая меняла ей подгузники и занималась воспитанием, пока сенатор был поглощен предвыборной гонкой, рассказывала, что в первом классе Эбигейл Грейс Элиот Колмэн топнула ножкой и спросила: «Почему нельзя говорить «Эбби»?» По мере того как накалялась ситуация, она урезала свое имя. С третьего по шестой класс она называла себя «Эбби Грейс». Стильно и в то же время прилично. Также это перекликалось с заглавной ролью в мюзикле «Энни», которую она играла в театре на Док-стрит.
В средней школе, когда началась ее карьера фотомодели, благодаря чему Эбби оказалась в национальных каталогах одежды и замелькала в местной рекламе, имя пережило очередное сокращение и превратилось в Эбби Джи. Отец пришел в ярость, но теоретически имен по-прежнему было два, а потом, Эбби Джи использовалось лишь в неформальной обстановке, то есть не при нем. Он решил, что дочь вырастет и поумнеет.
Когда она училась в старшей школе, ей звонили молодые люди, питавшие надежду пригласить дочь сенатора на выпускной бал, и звали к телефону Эбби. Отец в ответ клал трубку на рычаг. Как бы то ни было, шестнадцатилетняя Эбби пошла дальше и, чтобы позлить отца, приняла предложения двух крупнейших производителей купальников в стране. После фотосессии она отправилась в Нью-Йорк, где вместе со своим агентом (адвокатом, которого послал с ней отец) встретилась с директорами косметических и парфюмерных компаний, ведущими спортивных телеканалов, а также представителями известной фирмы нижнего белья.
Когда дочь училась в выпускном классе, сенатор обнаружил, что учителя обращаются к ней — Эбби. Потом стало еще хуже. Однажды утром в воскресенье, после двух чашек кофе и булочки из отрубей, сенатор листал спортивный журнал и наткнулся на фотографию дочери в купальнике. Журнал полетел в помойное ведро.
Эбби окончила школу, и отец сделал ей подарок в знак перемирия. Он выкатил из гаража «мерседес» и торжественно вручил Эбби ключи. Но прекращение огня было временным. Выступая с речью на церемонии выпуска, сенатор Колмэн, как ему казалось, поставил точку: он произнес полное имя Эбби тоном, который намекал на то, что блудная дочь восстановлена в правах и возвращена в отчий дом. Примерно так говорят о любимых лошадях. Но хорошо смеется тот, кто смеется последним. Год спустя Эбби Элиот снова взбунтовалась, покинула колледж и подписала эксклюзивный контракт в Нью-Йорке. Ее рабочее расписание включало поездки в Европу и на Дальний Восток. К девятнадцати годам она то и дело ездила в Лондон и Нью-Йорк, и ее глянцевая фотография смотрела на сенатора со стола в кабинете дантиста. Эбби создала себе профессиональное имя, никак не связанное с отцом, и этот удар сенатор не смог отразить.
Она сама сделала себе имя. Весьма в духе Эбби.
Глубокий вздох.
— Она здесь.
— Где?!
Когда нужно, сенатор обходился без обиняков.
— Сэр, я не могу вам этого сказать.
— Не можешь или не хочешь?
Видите?
Пауза.
— Не хочу.
— Сынок… — Он нервно рассмеялся. Сенатору не нравилось, когда ситуацию контролировал кто-то другой. Теперь, когда он был председателем финансового комитета, подобное положение вещей нравилось ему еще меньше. — Стоит мне шевельнуть пальцем, и каждый полицейский в Джорджии и обеих Каролинах будет разыскивать мою дочь. И даже не сомневайся, что я вызову национальную гвардию.
— Эбби об этом упомянула.
— Ты сомневаешься, что я это сделаю?
— Сэр, я не сомневаюсь, что вы любите вашу дочь. Но… я был вынужден…
— Парень, ты спятил. Ты привезешь ее назад немедленно или…
— Сэр, отчасти мне очень хочется это сделать, но… при всем к вам уважении, вы не знаете…
— Не смей говорить, что я чего-то не знаю! — заорал он.
Тогда как на публике сенатор представал при галстуке, в частной жизни ему скорее подобрали джинсы и кастет. Когда он терял терпение, в углах рта у него появлялась пена — чем громче он говорил, тем сильнее плевался, словно брызгал ядом.
— Вы не убежите далеко. Прячьтесь, если хотите, но я вас найду… и ты сгниешь в тюрьме.
Видимо, вы уже догадались, что у нас с тестем были непростые отношения. Хотя он меня презирал, я всегда им восхищался. Даже голосовал за него. Он начал с нуля и добился многого. И потом, добиться избрания — одно, а удержаться на посту — совсем другое. Колмэну это удалось. Четырежды избранный сенатор, он ни разу не проиграл выборы. У него были обширные связи в Вашингтоне. Но власть — это благословение и проклятие. Полагаю, в другой жизни, будь он добродушным фермером из Южной Каролины с соломинкой в зубах, мы бы отлично ладили.
