Элис Маккинли - ПОЭЗИЯ СТРАСТИ
Жанлен улыбнулся. Тоже мне, нашелся философ! Мысли об Ирен как о женщине у него испарились совершенно. Запутавшаяся, надломленная, молящая о помощи… Еще не хватало добивать ее своими ухаживаниями. Ей нужен старший брат, но никак не поклонник. А Жанлен сильно начал подозревать, что именно с ними и связаны главные трудности. Ему стало смешно: видно уж на роду написано быть для всех старшим братом. Кстати, о братьях, ведь надо же что-то решить с Жаком.
А время шло. Ирен спала, заботливо укрытая пледом. Стоит подумать об одежде для нее, хотя надо сначала разобраться что к чему. И Жанлен ждал. Час за часом, пока наконец не послышались легкие неуверенные шаги. Она проснулась.
— Месье Тартавель, извините, пожалуйста.
Мне нужно идти. Меня, наверное, ищут. Я…
Жанлен обернулся и снова увидел ее в этой смиренной позе рабыни, ни в чем не уверенной и только ждущей изъявления воли господина.
— Так, — сказал он решительно. Ситуация близка к критической, и надо постараться разобраться во всем. Теперь Ирен уже успокоилась.
На свежую голову, конечно, попытается отговориться, наврет с три короба. Но Жанлен и не такое слышал. Он ведь тоже фантазер. Они с Ирен, похоже, одного поля ягоды. Только, конечно, с разницей, обусловленной полом. — Так, сейчас ты сядешь и все мне расскажешь. — Жанлен специально перешел на «ты». Пусть почувствует, что небезразлична ему, тогда и дело пойдет быстрее. Но при этих словах страшная перемена произошла в ней. До этого она просто стыдилась своих недавних слез, теперь же Жанлен уловил страх.
— Месье Тартавель… — она невольно подалась назад, — мне нужно идти.
Жанлен понял, что таким методом можно пользоваться лишь после приобретения некоторого доверия с ее стороны, а иначе достигнешь противоположного эффекта. Вот как сейчас. Он встал, подвинул кресло ближе к дивану и пригласил:
— Садись, уж без кофе я тебя точно никуда не отпущу. — И добродушно улыбнулся. — Посмотри же на меня, что ты все время паркет изучаешь?
Она тоже улыбнулась в ответ, в зеленых глазах засверкали изумруды. Нет. Не все еще потеряно. Верит. Стоит только чуть-чуть подманить — и верит. Это не Жак, которого теперь калачом домой не заманишь, разве что палкой загонишь.
Вот она — разница полов. Мужчина более рассудителен и не всегда понимает слова. А женщина думает сердцем: для нее ласка и добрые отношения лучшая награда. У мужчин же они вызывают только настороженность и острое желание распознать подводные рифы и холодные течения.
«Ирен села в кресло, Жанлен поставил перед ней чашку с кофе. Вообще-то он приготовил его себе, но раз уж так получилось…
— А вы? — Она обхватила ладонями чашку, словно хотела согреться от ее тепла.
Жанлена немного кольнуло это «вы». Не хочет принимать его правила и делает намек на субординацию? Нет, снова сюда мешается мужская рассудительность, наверняка у нее и в мыслях ничего такого не было. Просто так сказала, скорее всего даже и не заметила. И ведь он старше.
— Сейчас сделаю и себе, — кивнул Жанлен.
Через пару минут они уже сидели друг против друга и… молчали. С чего бы начать разговор?
Опять с больной темы нельзя — замкнется, спрячется как улитка, только-только выглянувшая из своего домика.
— А у тебя есть младшие братья или сестры? — начал издалека Жанлен.
— Нет, — покачала головой Ирен, — только старшие, и только братья. — Она замолчала, словно соображая, зачем это у нее спрашивают, а потом добавила:
— Трое.
— И как ты себя чувствуешь в среде этих кавалеров? — Он следил за малейшими движениями, переменой в лице, читая по едва заметным признакам состояние собеседницы. При слове «трое» она напрягла пальцы, и ногти сделались белыми, почти как фарфор чашки. Ага, досада, разочарование.
— Как чувствую?.. — Она усмехнулась. — А как я могу себя чувствовать, когда с утра до вечера только и делаю, что убираю за ними? Точнее, делала…
Она слегка ссутулилась — явный признак того, что сболтнула лишнего. Так вот оно что!
Давно не говорила. Видимо, некому было рассказать. Тогда сейчас все пойдет как по маслу.
Стоит только зацепить, и напирающие из глубины души чувства сами заговорят. И ни воля, ни этикет, ни правила приличия уже не удержат их. Надо лишь знать, куда надавить.
— Странно, — удивился Жанлен, хотя сам ощутил, как от деланного изумления по душе разлился холод. Нормальная реакция на вранье.
Но, собственно, врать-то он не собирался. Надо изображать заинтересованность, но не слишком уж сильную, не то собеседница насторожится. — А у нас в семье все убирали за собой сами. У нас были только одни мужчины: четверо сыновей и отец, а мама одна. Сейчас мы поразъехались, так что она скучает. Вышло что-то вроде семейной ссоры, мы с братом никак не решимся съездить помириться.
Сперва сочувствие, потом удивление, затем…
Да-да, Жанлен не ошибся, понимание. И не просто понимание, а понимание, можно сказать, пропущенное через фибры души. Итак, она в ссоре с отцом. Или с родными вообще. И еще что-то о матери. Промелькнуло и скрылось. Не удалось рассмотреть.
— Хорошо вам, а у нас в доме за мужчинами убирали только я и мама. Сами они никогда.
Жанлен затруднился с ответом. Ведь отношение к семье еще не удалось установить. Если отрицательное, то нужно лишь слегка подтолкнуть — и излияниям не будет предела. Все плохое и болезненное, копившееся годами, выйдет.
Но вот, если положительное, тот же маневр приведет к полному краху всех планов. Но, похоже, предыдущей фразы хватило.
Выдержав паузу, Ирен продолжила:
— Мы не жаловались, все-таки они работают целыми днями, а мы вроде дома, вот и управлялись по хозяйству.
— Это не довод, — возразил Жанлен, хотя она и оправдывала мужчин, но чувствовалось, что сама не согласна с этим оправданием. Это чья-то фраза, которая в доме повторялась изо дня в день, закрепилась как единственно возможное объяснение существующей несправедливости. Мужчина должен убирать за собой сам, а не оставлять ворохи грязных носков и груды немытой посуды по всему дому. Нельзя сваливать все на женщину.
Сейчас для Жанлена подобные взгляды стали нормой, а вот раньше… Отец только один раз употребил против него грубую физическую силу. Обычно все взбучки проходили в кабинете и имели чинный деловой характер. Никаких криков, никаких эмоций. Ты совершил проступок, ты будешь отвечать за него. Очень правильный метод воспитания: не расшатывает психики ребенка истериками, никакого рукоприкладства, учит сдерживаться в самых критических ситуациях и не переходить на крик. Это уже позже, когда отец постарел и сдали нервы, он не мог не кричать в определенных обстоятельствах. Например, то дурацкое объяснение в Париже в квартире Жака. Чего только они не наговорили тогда! Но в детстве — все строго, все без малейшего намека на унижение достоинства ребенка.
