Лорин Чандлер - Новогоднее желание
— Я встану тебе на ноги, а ты пойдешь.
Не дожидаясь приглашения, мальчик встал Сэму на ноги и уцепился за пряжку ремня, задрав голову и улыбаясь в предвкушении игры.
— Ладно, потопали, — усмехнулся Сэм.
Сэм обошел комнату, затем вокруг дивана, один раз даже сделал вид, что теряет равновесие и падает, а потом пошел по коридору к комнате Тимми.
— Приятный мужик, — прокомментировал Джин. — Спокойной ночи, дочка. У меня завтра тяжелый день.
— Спокойной ночи, папа.
Дэни опустила крышку пианино, собрала ноты и стала наводить порядок в гостиной, надеясь, что Сэм уйдет к себе прежде, чем она пойдет укладывать Тимми.
До чего было бы чудесно, размышляла она, если бы в женщине сочетались способность чувствовать как взрослый человек и непосредственность ребенка и можно было бы броситься в объятия мужчины, будучи уверенной, что он тебя непременно подхватит!
В коридоре было тихо, и Дэни направилась в комнату Тимми. Из-за двери она услышала голос сына:
— Боже, храни Пита и Джека Генри и этого новичка Билли, как его фамилия, и сделай так, чтобы его больше не рвало в раздевалке, и храни мисс Карп и мисс Николс. — Тимми остановился на секунду. — И благодарю Тебя за то, что Ты сделал так, что Сэм может пойти со мной на праздник, аминь.
Чуть приоткрыв дверь, Дэни хотела войти, но увидела в щелку Сэма.
— Хорошая молитва, — похвалил Сэм. — Спасибо, что и меня не забыл.
— Я и вчера за тебя молился. Я просил Бога вылечить твою ногу. Она здорово болит?
— Иногда немного побаливает. Спасибо, что просил за меня Бога, — серьезно ответил Сэм.
— Хорошо. — Тимми нахмурил брови. — В прошлом году я просил Его вылечить мою морскую свинку Чарли, но не получилось.
— А что случилось с Чарли?
— Мама его нечаянно переехала.
— Мне очень жаль.
Сэм стоял в ногах у Тимми, засунув руки в карманы и еле сдерживая улыбку. Разговор продолжался.
— У меня когда-то был кролик, — сказал Сэм.
— А как его звали?
— Оденфаден.
— Смешное имя, — хихикнул Тимми. — А что с ним случилось?
— То же, что и с Чарли.
— А ты просил Бога вернуть его тебе?
— Забыл. А знаешь, нога уже болит гораздо меньше.
— Правда?
— Правда. А теперь я пойду позову твою маму пожелать тебе спокойной ночи.
— Ладно. — Улыбаясь во весь рот, Тимми заполз под одеяло.
Дэни опрометью бросилась обратно в гостиную. Схватив какой-то журнал, она плюхнулась на диван и стала судорожно перелистывать страницы.
— Тимми уже в постели.
— О! Спасибо. — Дэни встала, и Сэм посторонился, чтобы дать ей пройти.
— Дэни, — окликнул он ее, когда она уже шла по коридору. — Вы обронили это. — У него в руке блеснула ее заколка для волос.
Дэни непроизвольно подняла руку к волосам. По блеску в его глазах и поднятым бровям Дэни поняла, что он отлично понимает, когда именно она обронила заколку.
Вообще-то нет ничего стыдного в том, чтобы подслушивать, о чем молится твой пятилетний сын, но быть уличенной в том, что притворяешься, будто не подслушивала, — просто унизительно.
Стараясь сохранять достоинство, Дэни протянула руку за заколкой, но Сэм почему-то крепко держал ее. Какое-то мгновение они смотрели друг на друга — Сэм держал в руках заколку, она держала его руку. Ей вдруг показалось, что он хочет сам заколоть ей волосы.
Дэни.
Это он прошептал или она сама себя предостерегла?
Лицо Сэма — лоб, скулы, подбородок — было словно высечено из гладкого мрамора. Если он ее сейчас поцелует, этот незнакомец, этот загадочный человек, которого она едва знает… она ему это позволит.
Но ничего такого не произошло. Сэм разжал кулак, и Дэни взяла заколку дрожащими пальцами. Пробормотав «спасибо», она повернулась и почти побежала по коридору.
Сэм проводил ее взглядом.
Ну и неделя выдалась! Когда он сюда приехал, у него были проблемы с ногой, но голова-то была на месте — во всяком случае, так ему казалось. А сейчас нога вроде получше, а голова идет кругом.
Сэм сел в свое кресло.
Свое кресло.
Вот, оказывается, в чем дело. Он считает что-то своим, но ведь ему здесь не принадлежит ничего: ни кресло, ни инструменты, купленные на деньги Дэни, ни подушка под головой, ни мальчуган, который только что пропутешествовал на его ногах и попросил его остаться, пока он не прочитает молитву.
Он молился о моей ноге.
Это было благословение ребенка, такое же святое, как если бы за него молился сам папа римский.
Не можешь держать дистанцию, а, Маклин?
Глядя на ясноглазое лицо мальчика, нельзя было не думать о женщине, которая его воспитала. Она была прекрасна. Самое воздушное и вместе с тем самое земное существо, которое он когда-либо встречал. Но, думая о матери, он невольно спрашивал себя: а кто же отец? И где он?
Он не увидел в доме ни одной незнакомой фотографии. А то, что Дэни носила фамилию отца, наводило на мысль, что она никогда не была замужем.
Сэм был далек от того, чтобы осуждать женщин, имевших внебрачных детей, потому что отлично знал, насколько никчемными могут быть мужчины, независимо от того, женаты они или нет. Но с обликом Дэни как-то не вязалось, что такая женщина, как она, решила завести внебрачного ребенка.
Все в ней говорило о приверженности традициям и врожденном чувстве ответственности: то, как она бросала все дела и неслась к автобусу, привозившему Тимми, как смеялась его шуткам, даже когда он повторял их в сотый раз, как звала их к ужину, заботясь о том, чтобы ничего не остыло. Она была Донна Рид пятидесятых годов в джинсах девяностых.
А как она смотрела в окно кухни по вечерам, вглядываясь в темноту и думая о чем-то своем! В иные вечера от этого взгляда он был готов чуть ли не упасть перед ней на колени.
Она должна выйти замуж. Она может превратить обыкновенного человека в короля, если станет его невестой!
Этот мальчик, а вернее, эта женщина может заставить его забыть о прошлом.
Глава восьмая
Когда Дэни вернулась в гостиную, Сэм все еще был там. Он стоял у камина с тем задумчивым выражением лица, которое заставляло женщин забыть все, от чего они сами себя предостерегали.
Бежать было бы глупо, а потому Дэни, набрав побольше воздуха, шагнула в гостиную.
— Ладно, признаю. Я стояла под дверью и подслушивала. Не хотела вам мешать, вы так хорошо разговаривали.
— Я не очень-то умею с детьми обращаться, — покачал он головой.
— Вы ему нравитесь.
— И он мне…
— Мне жаль вашего кролика, ну, этого… Оденфадена.
