Анастасия Доронина - Встреча вне расписания
— Я не знала… Людмила Витальевна мне ничего не говорила, никогда… Я думала, что вы…
— Кто? Квартирный вор?
— Нет… Ну в общем… Да, квартирный вор.
Сваровский засмеялся. Он вообще не мог удержаться от улыбки при каждом взгляде на Риту. А она смущалась и вспыхивала, как маков цвет, когда замечала эту улыбку.
— А вы смелая. Другая бы на вашем месте в шкаф забилась или визг бы подняла. А вы — сразу голову с плеч. Вот это я понимаю. Это по-нашему.
Он лежал на диване, с подложенной под спину подушкой, смотрел на нее и улыбался. Перевязанная нога в закатанной штанине покоилась на другой подушке, ее Рита принесла из своей комнаты.
— Вы сказали, что в Москве проездом?
— Да, я приехал на выставку. Ту самую, где мы с вами так мило познакомились.
— Тогда вы, наверное, есть хотите? Если целый день на ногах…
— Ну на ближайшие дни вы избавили меня от необходимости находиться на ногах. Не обижайтесь, это я шучу. А от ужина, честно говоря, не отказался бы. Действительно, прямо с поезда — в Дом фотографии, потом как-то закрутился, за целый день только пару пирожков у метро всего и перехватил.
Рита придвинула к дивану журнальный столик и захлопотала на кухне. Делала она это с большим облегчением — заботы о лежащем в гостиной человеке помогали ей преодолеть смущение и загнать вглубь чувство вины. «Это надо же, умудрилась покалечить друга дома! Что скажет Людмила Витальевна?! Стыд-то какой!» Практически опустошив скромные запасы холодильника, она взгромоздила на поднос и понесла в комнату тарелки с нехитрой едой и кофейник.
— Ух ты! Здорово. А вы со мной?
— Спасибо, я ужинала.
Все-таки он заставил ее взять бутерброд. И сам управился с кофейником, как будто не замечая, что в полулежачем положении ухаживать за дамой не совсем удобно.
— Ну а теперь — рассказывайте. Кто вы и откуда взялись в квартире у милейшей Людмилы Витальевны. Предупреждаю: я очень любопытный. Профессия обязывает.
— Вы — фотохудожник?
— В первую очередь, журналист.
— Интересно…
— Что?
— Интересное совпадение. Я тоже журналист. Впрочем, — она снова смутилась, — вы же это знаете, я же только сегодня утром брала у вас интервью…
— Ну да. И так меня смутили, что я не рассказал и сотой доли того, чего хотел.
— Я? Смутила вас?
— Представьте себе. До сих пор у меня никто не брал интервью.
— А вы знаете, у меня тоже! — поддакнула Рита прежде, чем сообразила, что в очередной раз говорит очевидную глупость. «Ну и дура же!» — одернула она себя.
— Сапожники без сапог. А знаете что? — оживился Глеб. — Так давайте займемся этим сейчас!
— Чем?
— Будем брать друг у друга интервью. А что? Это может получиться довольно интересно. Заодно и познакомимся. Спать все равно не хочется. А вам?
— Да уж какой тут сон…
— Тем более. Так начнем?
— Ну… это немножко странно… и… непривычно… Но можно попробовать.
— Отлично. Кто начнет?
— Давайте вы.
— Хорошо. Итак, — провозгласил Глеб с шутливой торжественностью, — разрешите задать вам вопрос. Почему вы такая грустная? Какая кручина терзает вас?
Тон был по-прежнему шутливый, но смотрел гость на Риту очень внимательно.
— Мне кажется, это понятно. Я доставила вам большие неприятности и…
— Нет, не то. На вашем лице — печать глубокой, какой-то вселенской скорби. Вряд ли она могла возникнуть из-за того, что некий незнакомый человек потянул связки на левой ноге. У вас что-то случилось. Причем это «что-то» случилось с вами недавно, потому что еще сегодня утром, когда мы виделись в первый раз, никакой грусти не было. Ярость — да, но не грусть. У вас что-то случилось, Рита?
— Да… Случилось. Но я не хочу об этом говорить.
— Мгкхм… Как журналист, я, конечно, хотя бы для поддержания профессиональной чести должен бы «разговорить» вас любой ценой и повытаскивать на свет божий все скелеты из вашего шкафа. Но, наверное, я плохой журналист.
— Я тоже, — вдруг вырвалось у Риты. Чашка с кофе задрожала в ее руке, и девушка поспешно поставила ее на столик.
— Что вы тоже?
— Я тоже плохой журналист. Очень, очень плохой. Наверное, мне вообще не стоит этим заниматься. Но я… но мне так нравится это дело!
Сваровский высоко поднял брови. Он был искренне удивлен. И смотрел на Риту так, как будто она была восьмым чудом света.
— Да-а… Нечасто приходится такое услышать от нашего брата. Журналисты всегда ругают друг друга, но себя каждый из них считает непогрешимым… А почему вы так строги к себе, Рита? Может быть, вы ошибаетесь?
— Нет, — мрачно ответила она.
— Но почему?
— Потому!
— Это не ответ.
— Господи боже мой! Ну потому, что я глупая, понятно? Потому, что я совершаю идиотские ошибки! Потому, что не могу самостоятельно сделать ни одного стоящего сюжета! Один только раз и получилось — как раз сегодня, как раз с вами, да и то все закончилось анекдотом — вы же помните! Завтра вся редакция опять будет надо мной потешаться.
— У каждого бывают неудачи. Не надо к ним так серьезно относиться.
— Это не неудача. Я просто бездарна, вот и все.
Она отвернулась, стараясь сдержать подступивши к горлу слезы. В комнате повисла тишина.
— Знаете что? — наконец, осторожно сказал Глеб. — Я не видел ваших работ и не могу судить со всей определенностью. Но мне кажется, что вы ошибаетесь.
— Ну и думайте себе на здоровье, — буркнула она, не поворачиваясь.
— Вам просто не хватает самостоятельности. Поменьше слушайте других и побольше прислушивайтесь к себе — вот мой совет. И еще… напрасно вы начинаете профессиональную карьеру в незавидной роли «девочки на побегушках». Так никогда не научишься уважать себя. Вам надо найти свою, настоящую — понимаете? — только одной вам принадлежащую тему и разрабатывать ее, несмотря ни на что.
— Как это?
— Как бы это вам объяснить… сидеть в редакции под теплым крылом начальства дело, конечно, хорошее. И удобное. Но оно — бесперспективное. Ничего не дает ни уму, ни сердцу. А пробовали ли вы освободится от всего этого — от страха быть непонятой начальством, от боязни не угодить публике, от шаблонных фраз, от заезженных приемов? Пробовали ли вы хотя бы на время бросить свою Москву и уехать далеко-далеко, пусть на время — допустим, в экспедицию, с настоящими, нормальными ребятами, истинными творцами своей биографии?
— Я не понимаю…
— Вы только представьте, Рита: настоящий русский Север, суровый край, первозданная природа… Когда-нибудь вы пробовали вступить в противоборство с холодным пронизывающим ветром, дождем, от которого не укроешься за зонтиком, с землей, которую тысячи лет покоряли, и до сих пор так и не смогли покорить настоящие мужские руки? Вы когда-нибудь пили воду из ручья? А еду в котелке варить пробовали? А ездили в кузове открытого грузовика, и чтобы снег в лицо и радость от того, что вы все это испытали?
