Лора Брантуэйт - По мосту через пропасть
— Так я же не приглашаю ее на торжественный прием по случаю годовщины учреждения чего-нибудь-там.
Адриан погрустнел, и это не укрылось от глаз Анны. Нужно лучше прятать свои чувства. Вот он сказал, что моложе ее на три года, а она и виду не подала… Хотя какая ей, в принципе, разница.
— Ясно. — Анна обвела взглядом кофейню. — Не ее уровень.
— Перестань. Просто она такой человек.
— Ага. А ты не такой.
— Не такой. Ты же знаешь.
— Знаю.
— Что это?
— Черный чай с мятой.
— Просто черный чай с мятой? Я тебе не верю.
— Правильно делаешь. Но плох тот шеф-повар, который не умеет держать язык за зубами.
— Божественно. Здесь есть шоколад, да?
— Кто знает, кто знает… Здравствуйте, миссис Фостер! Давно вас не видела. Как здоровье мистера Фостера?
Вошедшая дородная дама с очень приятным лицом рассматривала сидящего за стойкой, почти нос к носу с Анной, Адриана с явным удовольствием. Видно было, что она про него наслышана и теперь наслаждается возможностью узреть все своими глазами.
— Спасибо, дорогая, он поправляется. Осень — такое тяжелое время…
— Да-да. Что вам приготовить?
— Горячего шоколада с острым перцем.
— Подождите несколько минут… Ваш любимый столик как раз свободен. Эйд, — она обратилась к нему вполголоса, — а тебе не кажется, что ты мешаешь мне работать?
Грубость иногда бывает показателем близости. С Эйдом — точно. В тот день, когда он перестал краснеть и уходить после таких откровений, она поняла, что они друзья.
Друзья… Хорошее слово. Емкое. В него можно с легкостью вместить все вечера, дни и утра, которые он провел на этом самом табурете, вот так же уперев локти в стойку и глядя на нее с искренней приязнью, ловя каждое движение; можно вместить все утра, дни и вечера… и ночи… когда его не было, и Анна ощущала смутную тревогу и даже пустоту, точь-в-точь как прирученный Лис у Экзюпери, или перебирала в памяти моменты последней встречи и улыбалась сама себе уголками губ. Можно вложить в слово «дружба» все разговоры, которые они вели, когда к словам примешивался ароматный пар от чая и кофе, разговоры иногда о самом личном. В один из вечеров, когда в кофейне, кроме них, уже никого не было, Анна, повинуясь минутному порыву, рассказала Адриану, что писала книгу, и тут же испугалась своей откровенности. Но он ничем не оправдал ее страхов. Умолял дать почитать. Она шутила, что это будет ее рождественским подарком ему. В слове «дружба» помещается столько всего хорошего… едва ли меньше, чем в слове «любовь». А вот страданий в нем почти нет.
Анна рада была, что Адриан стал ей другом. Большего она не хотела.
— Мешаю? Работать? Нет, ну что ты. Можно сказать, даже наоборот. Во-первых, я создаю тебе массовку. Во-вторых, я делаю тебе рекламу. Не в каждом кафе встретишь графа Рочестерского собственной персоной. В-третьих… Это же и есть твоя работа — готовить для людей и болтать с ними.
— Зануда.
— Нет, просто у меня дивергентное мышление. Умею смотреть на вещи с разных сторон.
— Камю?
— Нет, курс общей психологии.
Анна протянула ему небольшую жестяную баночку. В ней что-то пересыпалось.
— Это для тети Маргарет. Может быть, ей понравится.
— Надеюсь, здесь нет отравляющих веществ?
— Нет, только амфитамины. Приятный вечер ей обеспечен.
— Злодейка.
— Нет. Я просто пытаюсь упрочить свое положение в этом мире.
Адриан, конечно, доверял Анне безмерно, но на всякий случай угостил чайной смесью — а это была именно она, перетертые травы и какие-то сорта чая, — горничную и повара. В течение вечера они вели себя совершенно адекватно, что Адриана обнадежило, и он решился преподнести подарок тете Маргарет.
Она приняла его с неожиданно благосклонной улыбкой, похвалила изысканный медовый запах и, два раза моргнув, будто внезапно вспомнив о чем-то малозначительном, что, тем не менее, стоит упоминания, сказала:
— Кстати, звонила Сьюзен. Жаловалась, что не может дозвониться на твой мобильный, и просила передать, чтобы ты ей позвонил сам.
— Да, спасибо. Как там Сью?
— Она не вдавалась в подробности.
— Не совсем в ее духе, ну да ладно.
На лбу Адриана залегла озабоченная складка. Тетю Маргарет это вполне удовлетворило.
На самом деле Сьюзен ей не звонила — тете Маргарет пришлось все сделать самой.
Сьюзен ей не то чтобы очень нравилась, но Сьюзен — это лучше, чем Анна Бартон. Они с Адрианом познакомились четыре года назад, и завязавшаяся между двадцатипятилетним Адрианом и восемнадцатилетней школьницей дружба повергла тетю Маргарет в глубочайшее смятение. Потом она познакомилась со Сьюзен поближе, и поняла, что многие ее опасения совершенно напрасны. Сьюзен была хорошей девочкой из очень богатой семьи, с которой Томсоны вели дела, причем девочкой невероятно здравомыслящей и рассудительной для своих лет. Вероятно, этим она и привлекла Адриана. Тогда она еще только входила в пору цветения, и тетя Маргарет вскоре убедилась, что ее племянник питает к Сьюзен Карловски исключительно интеллектуально-платонический интерес. Ее мягкая, женственная красота раскрылась совсем недавно, буквально несколько месяцев назад, но тетя Маргарет подозревала, что это великое превращение из милого полуребенка в красивую молодую женщину для Адриана прошло совершенно незамеченным.
От тети Маргарет не укрылось также, что Сьюзен рассчитывала на обратное. Она явно уже года два как была влюблена в Адриана — той пылкой любовью с налетом детского обожания, которая так необходима в юности и может привести к краху в зрелом возрасте. Тетю Маргарет это нисколько не удивляло — ее Эйд до невозможного походил на принца из сказки, чей образ так нужен молоденьким девочкам. В последнее время она склонялась к мысли, что Сьюзен может составить ему неплохую партию: хороша собой, умна, образованна и прекрасно ориентируется в подводных течениях светской жизни. Поэтому она не преминула сообщить юной подруге Адриана, что Адриан, оторванный от привычной лондонской жизни, ведет себя несколько чудаковато, у него появилось какое-то увлечение, которого тетя Маргарет не понимает, и будет здорово, если Сьюзен вернет его в привычную колею. Никаких фактов — и в то же время все предельно ясно. Тетя Маргарет не любила слово «манипуляция» и предпочитала заменять его выражениями типа «тонкая игра» или «хитроумный ход».
И вот теперь Сьюзен сидела на огромной кровати в своей спальне в роскошной квартире отца в Челси, подперев подбородок кулачками, и лихорадочно кусала губы. Губы от этого только наливались алым, и сторонний наблюдатель мог бы залюбоваться ее прелестью. Нежное лицо с миндалевидными карими глазами, обрамленное длинными локонами цвета меда, светлая кожа — расстроенная Мадонна. Правда, формы Сьюзен никак не соотносились с живописной традицией, равно как и ее пристрастие к яркому маникюру. Ей было о чем подумать.
