Линн Грэхем - Трудное примирение
— Будущее, как видно, обещает много интересного.
— Для нас с тобой оно не будет общим! — Ни с кем раньше Кэтрин до такой степени не теряла контроль над собой. Стоит тут с таким видом, будто ублажает сбежавшего из-под надзора полоумного, а сам спокоен как чурбан и пропускает мимо ушей все, что она говорит. — Я не собираюсь плясать под твою дудку, как все твои подчиненные! Вернуться? И думать забудь! Один раз ты меня уже использовал, и я лучше умру, чем позволю тебе это еще раз! Я любила тебя, Люк. Я любила тебя гораздо больше, чем ты заслуживал…
— Знаю, — тихо сказал он.
Лихорадочный румянец вспыхнул у нее на щеках, огонь побежал по телу, обжигая все до последней клетки.
— Что ты имеешь в виду… под этим «знаю»? Разве у тебя есть орган, которым ты мог это почувствовать?
Он метнул в нее пристальный взгляд.
— Я думал, это говорит в мою пользу.
— В твою пользу? Наоборот, все, что ты со мной сделал, становится еще более непростительным! — Кэтрин овладел новый приступ ярости. — Когда ты брал то, что я могла тебе дать, ты всегда старался расплатиться, словно я какая-нибудь шлюха, которую ты подобрал на улице!
Он сжал челюсти.
— Я мог допустить ту или иную ошибку, — проговорил он после долгого молчания, — но, если наши отношения тебя не устраивали, ты могла об этом сказать.
— Вот как? Сказать? — Кэтрин едва могла говорить от бешенства. — Бог тебе судья, Люк, потому что я тебя простить не могу! Позволь только сказать тебе одну вещь. Ты можешь пойти и купить все, что тебе заблагорассудится, но меня ты купить не можешь. Я не вхожу в число товаров. Я не продаюсь. Цены не существует, так что ничего не поделаешь!
Вся дрожа, она отвернулась от него, чувства в ней бушевали. Она и представить себе не могла, что когда-нибудь будет кричать на Люка так, как кричала только что. Никакого удовлетворения она не чувствовала, только боль. Отчаянную боль, которая охватила все ее существо. Эта боль происходила от того, что он стоял рядом. Она поклялась когда-то, что больше у него такой возможности не будет. Что она не даст ненависти отравить воздух, которым она дышит. Но стена в ее сознании рушилась кирпич за кирпичом, и чувства, похороненные за ней, со всей силой мщения вырвались на свободу. А с этими чувствами пробудились и воспоминания, которые она так мучительно старалась уничтожить…
В тот день он подарил ей розу и усадил в лимузин. Даже положение Золушки не было столь завидным. Не было даже хрустальной туфельки, которую можно потерять в полночь. Он подхватил ее и увлек в тот мир, о котором раньше она только читала в журналах. Он наслаждался ее доверчивостью, простодушием, ее неумением скрыть радость оттого, что они вместе. Пять дней она купалась в море восторга. Чудесные ночные клубы, где они танцевали ночи напролет, еда в ресторанах при неверном свете свечей… и последний вечер в Лондоне — разумеется, в его гостиничном номере.
Но даже здесь Люк оказался непредсказуем. После обеда, когда она дрожала, совсем потеряв голову в его объятиях, он отстранил ее с каким-то подчеркнутым самоотречением. «На Рождество я еду в Швейцарию. Поедем со мной?» — лениво проговорил он, словно предложил просто перейти на другую сторону улицы.
Она была потрясена, смущена, не знала, как поступить, но она так любила праздники. Сперва, правда, она отказалась, не решаясь согласиться на то, что Люк заплатит за ее путешествие за границу.
— Я не знаю, когда снова вернусь в Лондон. — Это была ложь, хотя в тот момент она этого и не подозревала, которая должна была настроить ее как минимум на двухмесячную разлуку. Уж кто-кто, а Люк-то знал, как дать женщине понять, что предстоит прощание.
Осознав, что она может потерять его навсегда, если не расстанется со вставшими между ними старомодными принципами, она согласилась. По наивности она полагала, что в отеле они остановятся в разных номерах. Ни секунды не сомневаясь в том, что пошла бы за ним на край света, она тем не менее считала, что для всего остального они еще недостаточно знакомы. Он вернулся в Нью-Йорк. Элейн Гоулд была ошарашена, когда на следующий день увидела ее рядом с Люком на фотографии в газете. Элейн попыталась поговорить с ней самым доходчивым образом. Даже квартирная хозяйка, выслушавшая, затаив дыхание, рассказ о последних событиях ее романа, наложила вето на Швейцарию. Но никаких разумных советов Кэтрин уже не воспринимала.
Чтобы забыть о жизненных принципах, оказалось достаточно шести часов в уединенном альпийском шале. Ни одно обольщение не прошло так мягко. Ни одно брачное ложе не знало такого мастерства и внимательной предупредительности, какие выказал Люк. Он лишил ее девственности — и с этой минуты стал единственным обладателем ее души и тела. Ей и в голову не приходило, что полная ее неискушенность в делах любви равна полной неискушенности Люка в вопросах совести. Она видела всепоглощающую страсть, рядом с ней был человек ее мечты, а свадьба маячила где-то за горизонтом. Ты отдала все ради любви… Ах ты, глупая, неразумная женщина, где была твоя голова?
— Кэтрин.
Она вздрогнула и вернулась к действительности. От этого голоса у нее все еще подгибались колени.
— О чем ты думаешь?
Быстро смахнув набежавшие слезинки, она перевела дыхание.
— Тебе вовсе незачем это знать.
— Если ты вернешься, — без всякого выражения пробормотал Люк, — я дам Хантингдону этот контракт.
— Господи, как ты можешь ставить на карту жизнь человека? — прошептала она в ужасе.
— Могу и буду.
— Я тебя ненавижу! Я просто с ума сойду, если ты хоть пальцем ко мне прикоснешься! — вскричала она. Ноги у нее подкашивались, она не могла оторвать взгляда от его мрачного безжалостного лица.
Он неожиданно усмехнулся.
— Не поверю, пока не увижу своими глазами.
— Люк, пожалуйста. — Раз уж так вышло, она не побоится унизиться и просить. Нельзя сидеть сложа руки и смотреть, как рушится жизнь Дрю из-за того, что Люк подозревает между ними связь. Она не может оставить его на произвол судьбы. Люк слов на ветер не бросает. — Пожалуйста, подумай, что ты делаешь. Ведь это самый настоящий эгоизм…
Он вздернул брови.
— Менее выгодные для моего «эго» мероприятия меня не привлекают.
— Люк, я не могу вернуться… Просто не могу. Пожалуйста, уходи и забудь обо мне. — Дрожь в ногах передавалась голосу.
Он сделал шаг к ней.
— Если б я мог забыть тебя, меня бы здесь не было, сага.
Кэтрин торопливо отступила назад.
— Разве ты забыл, сколько всего во мне тебя раздражало? — в отчаянии воскликнула она.
— Стоило мне этого лишиться, как я понял, насколько мне это дорого.
