Натали Рамон - Ах, Мишель, Мишель!..
Дама де ля пляс аккуратно сидела за столиком у входа в кафе. Увидев Мишеля, радостно замахала ему и привстала навстречу. Хрупкая женщина с очень коротким «каре», негустые волосы тщательно расчесаны на пробор. И почему женщины, связанные с искусством, обязательно носят «каре» или вовсе стригутся под мальчишку? — Мишель опять почувствовал раздражение. У моей Жюльет никогда не будет столь дурацкой стрижки, только длинные, прямые, блестящие волосы…
— Я так соскучилась, — сказала она, тонкими пальцами заправляя прядь за ухо. Чуть припухшие глаза без косметики делали ее особенно уязвимой.
Мишелю стало стыдно за свое раздражение.
— Извини, заставил тебя ждать, — смутился он. — Сплошные пробки. — Затем нагнулся и дотронулся губами до ее виска. Едва уловимый знакомый запах терпких духов. — Ты плакала?
— Пустяки. — Она жалобно улыбнулась. — Я готова ждать тебя всю жизнь.
— Не самое веселое занятие, — нарочито бодро прокомментировал он. Мишель всегда старался избегать этой темы в разговоре с ней. — Но плакать вовсе не обязательно.
— Это не то. Это — глазные капли. Окулист готовит меня к тому, чтобы пользоваться линзами. Я старею, Мишель.
— Не придумывай, глупышка. — Он едва заставил себя улыбнуться и галантно поцеловать ее холодные пальцы. Раздражение опять росло. Куда катится мир? Вчера родной сын закатил безобразную сцену, сегодня трепетная и нежная дама де ля пляс определенно провоцирует его. — Пойдем к тебе или сначала выпьем кофе?
— Кофе, — безразлично произнесла она.
Действительно безразлично, или ему так кажется? Он подозвал официанта и заказал две чашки.
— Я хочу пирожное, — сказала она. — Самое большое.
— Самое большое, — подтвердил он официанту.
Тот кивнул и ушел. Мишель решительно взял ее руку и поднес к губам. Надо скорее прекратить это невыносимое состояние! В голове и без ее унылого вида и капризного голоса шумит от бессонницы.
— Что случилось, малышка? В чем дело?
— Ни в чем. Просто я устала. Я мечтаю уехать!
— Зачем? Куда?
— Куда угодно! Например, на Канары!
— Конечно, поезжай, отдохни, — машинально согласился Мишель и вдруг по ее взгляду и выражению лица понял, что она говорит серьезно, и переспросил: — Ты действительно собралась в отпуск? А как же…
— Что как же? — торжествующе перебила она. Но он обрадовался резкой перемене ее настроения. — Как же ты без меня? Или ты хотел спросить что-то еще?
С подносом подошел официант. Мишель вместо ответа пожал плечами и опять пожалел, что поленился принять таблетку аспирина, — голова совершенно не справлялась с клубком мыслей.
— Ну, что ты замолчал, мой милый? — Она отломила кусочек пирожного, положила себе в рот и многозначительно, по одному, облизала пальцы. — События приобретают неожиданный оборот?
— Да. — Из клубка мыслей он вытянул самую простую. — Ты не такая, какой мне казалась. — И под столом с силой сжал ее колено, а потом скользнул выше, по бедру. — Совсем не такая!
— Это хорошо или плохо? — Она продолжала в той же развязной манере поглощать свое пирожное, как бы не реагируя на его энергичное подстольное «туше».
— Пойдем, протестируем на твоем диване, — подделываясь под ее непривычно-вульгарный тон, предложил он и сквозь шум в голове подумал: скорее бы!
Может быть, нормальная физиологическая процедура — полноценный половой акт — вернет комфорт его организму? Или нужно просто выспаться? Нет, нет! Конечно, секс! Воздержание в его возрасте — совершенно излишнее геройство. Зачем мучить уже не молодую плоть укрощением желания? Вон как призывно облизывает губы дама де ля пляс! Как отзываются на его прикосновения ее бедра…
Но Жюльет? Сможет ли она простить такое поведение отцу? Ой, какие глупости? При чем здесь еще не родившийся ребенок? Да дочь и не узнает! И в конце-то концов он в первую очередь щадит ее саму, занимаясь сексом не с ее матерью… И каким сексом!
— Да, Мишель, да, да! Идем скорее! — Они уже бежали по лестнице вверх к двери квартиры. Дама де ля пляс почти уже отдавалась ему на лестнице. — Скорее, мужчина моей жизни!
Они едва захлопнули дверь и тут же, в прихожей, повалились на пол, срывая одежду друг с друга. Из клубка мыслей Мишель вдруг выскользнула одна: нет, это не она отдается ему, а он ей! Это она всеми силами старается ублажить, удовлетворить, усладить его. Ее гибкие тренированные руки заставляют откликаться каждую клеточку его тела, а губы, проворный язык, вся ее змеящаяся, верткая плоть… Нет, Полин ведет себя совсем не так! Она не заставляет его и не изобретает сама чего-то там… эксклюзивного, а лишь жадно радуется его ласкам. Но как эта женщина умеет радоваться! Радость Полин захлестывает, переполняет его самого, от столь бурного и искреннего проявления чувств она становится все желаннее и страстнее… Нет, разве можно сказать так: «страстнее»? Надо сказать: «вызывающей все большую страсть»…
— Эй? Ты что там притих? — откуда-то издалека, из другой галактики долетел заботливый женский голос. — Что-то не так?
— Хорошо… Все хорошо…
Вот, вот, сейчас. Еще один вздох! Наконец-то! Какое блаженство! И он закричал:
— О, Полин! О-о!
И тут же лицо звонко обожгла пощечина. Слева.
— Мерзавец! — Еще одна пощечина справа.
— Мерзавец! Мерзавец! Мерзавец!..
Слева, справа, слева, опять справа. И как будто даже царапнули ногти… Она сидела на нем верхом и как заводная игрушка лупила по щекам.
— Прекрати! — Мишель с силой схватил ее за руки. Женщина лягнула его ногой. — Прекрати сейчас же! У тебя истерика!
— Ты все врал! Ты любишь только ее! — Она сразу обмякла и повалилась ему на грудь, щекотнув по дороге волосами его нос. Он невольно фыркнул.
— Тебе смешно, — беспомощно обиделась она, но не шелохнулась. — Да-а, тебе смешно…
— Нет. Нет же! — Он бережно погладил ее узкую спинку с острыми крылышками лопаток. — Извини, просто щекочут твои волосы.
— Конечно, у меня плохие волосы.
— Да что ты, малышка, замечательные!
— А грудь?
— И грудь замечательная!
— А ноги?
— И ноги, и руки, и музыкальные пальцы. — Он принялся старательно целовать их по одному. — И губы, и глаза, и ушки…
— Почему ушки, а не уши? — страдальческим тоном поинтересовалась она.
— И уши, и пятки… — Боже мой, когда это кончится? — И зубы, и колени, и… — Господи, что же бывает у человека еще? — И живот, и плечи, и…
— Это смешно, Мишель. — Она вдруг заговорила будничным голосом и резко поднялась на ноги. — Как бы ты ни притворялся, все равно не любишь меня.
— Люблю!
