Маргарет Уэй - Радуга любви
Они катились по ее щекам, но, казалось, тут же мгновенно высыхали. Плакала она от жалости к самой себе, от переутомления и еще от чего-то, чему не было названия. Поплакав, она подошла к небольшому умывальнику, умыла лицо, промокнула остатки влаги полотенцем, издавая странные, всхлипывающие звуки. Утром она будет совершенно разбитой, не чета Тайрону Бенедикту, ей не выдержать их словесный перекрестный огонь.
Уверенный стук в дверь напугал ее. Пейдж обернулась на стук, несколько секунд ничего не соображая, затем накинула на себя желтый кружевной пеньюар. Все еще не придя в себя, подошла к двери, повернула ручку и рывком открыла ее.
В дверном проеме возвышался Тай Бенедикт, мрачный, высокомерный, глаза метали молнии. Он был в узких джинсах, небрежно застегнутая рубашка с поднятым воротником придавала ему какой-то залихватский вид. Она стояла, прикованная к месту, с зачарованным, как у маленькой девочки, лицом, затем вдруг почувствовала неожиданную слабость и сердцебиение.
— Да? — спросила она, немного краснея, сердясь на себя, еще больше сердясь на него, но все же слегка извиняющимся тоном.
Он странно смотрел на нее среди неловкого молчания, затем лицо его изменилось.
— В чем дело, малышка? — коротко спросил он. — Этот день и без того был долгим. Всему есть предел.
Он прошел мимо нее в комнату, высокий, широкоплечий, поднял с пола подушку и бросил ее обратно на постель.
— Ну так в чем дело? — обернулся он к ней, хмуря брови.
Пейдж прижала кружевной воротник ближе к горлу. Ей захотелось убежать, спрятаться, только бы не видеть его лица.
— Простите! — неуверенно произнесла она. — Я, кажется, не могу…
Он грубо оборвал ее.
— Хватит с меня, куколка, посреди ночи можешь позволить себе быть честной. Чего стоил этот твой сдавленный крик, а это жалкое хныканье… Как будто котенок скребется в дверь. Какой мужчина это выдержит?
Она прикусила дрожащую нижнюю губу, не в состоянии взглянуть выше жемчужной белой пуговки.
— Я очень сожалею об этом, поверьте мне. Я знаю, мое поведение недостойно, но я чувствую себя будто околдованной. Вот уж не думала, что вы услышите.
Он коротко рассмеялся.
— Дитя мое, я вырос здесь. Я бы услышал, как упала булавка.
Она почувствовала, как растет вдруг в нем внутреннее напряжение, становясь угрожающим.
— Простите! — беспомощно повторила она, грациозно и трогательно всплеснув руками. — Во всем виновата ночь, пыль, жара. Этот ветер, «винира» или как вы его там называете. Я немного сошла с ума. Я вообще ненавижу ветер — он лишает меня равновесия.
Глаза Тайрона мельком остановились на ее маленьком, осунувшемся лице, и он на секунду расслабился.
— Должен признать, это не каждый выдержит.
— Ах, прекратите смеяться надо мной! — неожиданно ожила она, и глаза ее заблестели. — Вы так уверены в себе, так свободны в окружающей обстановке — непобедимый барон-скотовод. Это просто сводит с ума! Я чувствую себя не женщиной, а какой-то размазней. Но вы же знаете, что женщины отличаются от мужчин. — Она откинула голову назад, ожидая возражений.
— Они всегда отличались! — медленно произнес он, пристально оглядывая ее своими зелеными глазами. — И ты, похоже, отличаешься сильнее большинства. — Подойдя к ней, он резким движением приподнял рукой ее лицо, изучая его с каким-то ленивым нахальством. — Таких птичек, как ты, следует выдавать замуж в надежные руки, а затем держать на поводке! — Его голос звучал насмешливо, но глаза оставались серьезными.
— Не так уж я и отличаюсь, — неуверенно проговорила она, отдергивая голову. — Просто нервы не в порядке.
Он продолжал неспешно разглядывать ее. Она определенно была здесь чужой, изысканная, хрупкая на фоне тяжелой, практичной мебели. Ей больше шло полированное дерево светлых тонов, мерцание шелка и парчи, светящиеся акварели на стенах. Она выглядела такой потерянной, маленькой, испуганной… он сжал губы… и невыразимо желанной. Ее волосы цвета лепестков розы атласно блестели, широко раскрытые, еще влажные от слез глаза напоминали цветом водяные лилии в лагуне Голубой Леди в Кумбале. Джоэл сразу бы это заметил, ведь в детстве он больше всего любил там прятаться.
Он смотрел на нее ясным пронзительным взглядом, твердо и решительно сжав рот.
— А теперь тебе, как послушной девочке, пора спать. Ты просто переутомилась, вот и все. — Он подошел к постели и одним движением ловко поправил сбитую простыню. — Ложись в постель и забудь все тревоги. Утром все будет по-другому.
Пейдж не двинулась с места, спокойно глядя на него. Все у него получалось легко, за что бы он ни брался. Он, похоже, ничуть не устал. Должно быть, он не выдает этого чувства. Вдруг ее глаза вновь наполнились слезами, слабыми женскими слезами. Она быстро отвернулась.
— Ни черта не будет по-другому, — срывающимся голосом проговорила она.
Он не оглянулся, продолжая поправлять ее постель.
— Ну что это еще за разговоры? Прекрати и ложись в постель, как послушная девочка.
Его холодный снисходительный тон снова взбесил ее.
— Неужели так уж необходимо подчеркивать разницу в возрасте? — глупо спросила она, желая любым способом уязвить его.
Он только рассмеялся:
— Вот в этом действительно не было необходимости! Тебе ведь дашь все… — его глаза сузились, и он окинул ее взглядом — …тридцать?
Стоя посреди комнаты, закрыв тонкими пальцами глаза, она пыталась не реагировать на эту вздорную ремарку.
— Ах, уйдите! — сказала она несколько невпопад. — Вы делаете из меня беспомощное, жалкое создание.
— Ты здесь хозяйка! — сказал он почти с сарказмом. — Только тебе придется подчиниться мне!
Она почувствовала, что он приближается к ней своим скользящим шагом.
— Всегда найдется мужчина, которого невозможно выносить. — Голос у нее сорвался. — Мужчина, который превращает совершенство в ничтожество. Это вы, Тай Бенедикт.
— Не соблаговолите ли пояснить свои слова? — ровным голосом спросил он, ведя ее к постели.
Она сбросила с плеча его тяжелую руку.
— Это не мои слова, мистер Бенедикт, уверяю вас. Это объективное суждение!
— Объективное? Тебе действительно не по себе, не так ли?
Он решил ублажить ее любой ценой, она это видела. А ведь он был не из тех, кто ублажает людей.
— О Боже, вы меня бесите! — Она легла в постель, ее волосы засветились на подушке как розовый янтарь. — Невыносимо… высокомерный, зеленоглазый… сатана! — Она произнесла последнее слово торжествуя.
Его дыхание скользнуло по ее щеке.
— Похоже, ты начинаешь засыпать и говоришь всякую чушь, поэтому я пожелаю тебе доброй ночи. Хотя впору сказать, утра!
