Марта Шилдз - Верю тебе
— Да.
— Несколько раз…
— Это было наше любимое место встречи, — кивнула она. — Там было тихо, кормили вкусно и недорого, и там нас никто не знал.
Она отвела взгляд: еще решит, что она неспроста выбрала это кафе.
Его рука все еще лежала у нее на спине, как передающая антенна, прикрепленная к источнику информации. От этого прикосновения Эмме вдруг стало жарко. Она отстранилась и начала спускаться по ступенькам.
— Может, нам лучше погулять?
— Я бы хотел побывать в том кафе, если вы не возражаете.
Она возражала, но не собиралась объяснять, почему.
— Ты помнишь туда дорогу?
— Нет.
Эмма рассказывала ему кратчайший путь, пока Раф отпирал дверцу своего грузовика. Потом он подождал, пока она уселась, и снова закрыл дверцу. Такое проявление учтивости вызвало в ней собственные воспоминания. Раф всегда открывал перед ней двери и выдвигал для нее стулья. Это помогало ей чувствовать себя женщиной, ощущать заботу о себе.
Как и сейчас. Проклятие, вечно эта женская независимость исчезает в самый нужный момент!
Эмма пристегнула ремень, а Раф сел за руль и включил двигатель.
Ощущение себя в замкнутом пространстве рядом с ним вдруг оказалось до боли знакомым и непереносимо волнующим. Хотя Эмма смотрела не на него, а сквозь ветровое стекло, она остро чувствовала каждое его движение, его дыхание.
— Мемфис сильно изменился с тех пор? — спросил Раф.
Разговор ни о чем. Как можно говорить о всяких пустяках, когда ей хотелось лишь одного сказать то, что она задумала, и сразу исчезнуть, пока она не наделала каких-нибудь глупостей, например не бросилась к нему в объятия.
— Растет не по дням, а по часам, но в основном в восточной части, там, где ты остановился. Центр мало меняется.
— Я ведь жил в деловой части, кажется на Мад-Айленде.
— Да. Из твоей квартиры открывался чудесный вид на реку.
Ей нравилась его квартира. Нравилось готовить ему ужин, когда удавалось придумать отговорку и не ужинать дома. Нравилось, стоя в его объятиях, смотреть, как течет Миссисипи. Нравилось заниматься любовью при свете огней моста Теннесси — Арканзас, льющемся в его окно.
Эмма уже собралась посоветовать ему снять квартиру в том же комплексе, но потом вспомнила о своем решении.
Не дав себе возможности передумать, она выпалила:
— Если твое предложение еще в силе, я бы, пожалуй, согласилась работать на «Прошлые времена Юга».
Раф бросил острый взгляд в ее сторону и ничего не ответил. Эмма вздрогнула.
— Ты передумал?
— Нет, — поспешно отозвался он, — я, разумеется, не передумал. Напротив, весь последний час я думал, как мне уговорить вас принять мое предложение. Что заставило вас изменить решение? Мой искрометный разговор за ужином?
— Нет, мне… нам нужна новая крыша.
— Понятно. — Его голос звучал почти разочарованно. — Что ж, в любом случае я рад. Спасибо.
— Пожалуйста.
Когда машина свернула на улицу Купер, Эмма перевела дыхание: по крайней мере, с одной проблемой было покончено.
— Вы не думали больше о том, чтобы сдать мне пару комнат?
А вот и другая. Если он будет жить у них в доме, это…
— Подожди минутку, — вдруг проговорила она.
Раф снял ногу с педали.
— Что такое?
— Извини, я подумала вслух. Послушай, а что бы ты сказал насчет сарая? У нас над гаражом есть две большие комнаты и ванная. Там жили слуги, когда они у нас были. Я поднималась туда с месяц назад, проверяла, не течет ли. Те комнаты в гораздо лучшем состоянии, чем в главном доме. Там даже есть мебель. Надо будет только тщательно убраться, но я могу сделать это до того, как ты…
— Я вызову профессиональную бригаду, — твердо сказал Раф.
— Значит, сарай тебя устроит?
Он будет жить здесь, но не в главном доме. Это, пожалуй, выход.
— Вполне.
— А за крышу ты тогда заплатишь?
Раф улыбнулся.
— Я все равно заплачу за крышу. Но у меня есть еще одна просьба.
Эмма хмуро посмотрела на него.
— Какая?
— Не сможет ли твоя мама готовить для меня? Ничего особенного. Обычная семейная еда. Я буду, разумеется, платить за продукты. — Он грустно поднял брови. — Повар из меня никудышный.
— Да, я помню, — пробормотала Эмма.
— Что?
— Ничего. — Она вздохнула. — Я уверена, ты уговоришь маму. Она на твоей стороне, сам знаешь.
Он широко улыбнулся.
— Правда?
— На твоем месте я бы не слишком обольщалась. У мамы свои представления. Для нее мужчина настоящий, если у него хорошие зубы и приличные манеры.
— Тогда я буду постоянно помнить о том, что надо чистить зубы и говорить: «Да, мэм».
Эмма наблюдала, как Раф пытается втиснуть свой грузовик на маленькую стоянку возле кафе.
— Раф…
— Да?
— Я хочу, чтобы ты понял, что наше соглашение строго деловое. Мне нужна работа, а тебе нужен художник.
Он взглянул на нее.
— Мне нужно помещение, а ты будешь его сдавать.
Эмма довольно кивнула.
— Деловое соглашение. Не более того.
Раф задумчиво нахмурил брови, выключил двигатель и отстегнул ремень.
— А как насчет моей памяти? Помочь ее восстановить не входит в это соглашение?
Она помолчала, отстегивая свой ремень.
— Что я должна для этого делать?
— Позволять мне прикасаться, — спокойно сказал он. — Похоже, это возвращает мне прошлое.
Эмма проглотила подступивший ком и попыталась справиться с сердцебиением.
— Что ты имеешь в виду под словом «прикасаться»?
— Ну, что-то вроде… — он потянулся к ней и переплел свои пальцы с ее, — вроде этого.
Эмма вздрогнула от давно забытого ощущения. Жар охватил ее. Захотелось притянуть Рафа к себе, почувствовать его тепло не только на руке.
Она с усилием отогнала эти мысли.
— Тебе вспоминается что-нибудь?
— Мы часто держались за руки, да? Я помню, как это было: мы входили ко мне в квартиру, сидели в каком-то офисе, ехали в моей машине.
Эмма прерывисто вздохнула.
— По-моему, это не слишком удачная идея.
— Почему? — тихо спросил Раф. — Потому что тебе это так же приятно, как мне?
Именно.
— Раф, нам не стоит…
— Да черт побери! — Он рывком посадил ее к себе на колени. — Мне хотелось прикоснуться к тебе с того самого момента, как ты вошла в тот конференц-зал.
— Но я…
— Ш-ш… — Он медленно провел пальцем ей по щеке. У него на лице было написано удивление. — Как я мог забыть тебя? Как я мог забыть это?..
Эмма зачарованно смотрела на приближающиеся губы.
Глава пятая
Едва их губы встретились, ослепительная вспышка озарила его мозг. Это был заключительный фейерверк Четвертого июля.[1] Он тогда столько раз поцеловал Эмму за несколько минут фейерверка, что у него закружилась голова.
