Дениз Робинс - Лоренс, любовь моя
— Может, мне вообще ни с кем не разговаривать? Что это за жизнь, если я ни с кем не могу подружиться?! — закричала я.
Мама снова отбросила свое занятие и закусила нижнюю губу.
— О, Верунчик. — Она совсем не была так раздосадована моим поведением, как я ожидала; даже напротив, была полна раскаяния, как будто я имела полное право на подобную вспышку. — Боюсь, тебе тут слишком одиноко, но мы постараемся найти для тебя подружку твоего возраста! Не знаю как, но сделаем это. В округе живет много молодых людей.
— Мне понравилась беседа с мистером Бракнеллом, он был так мил со мной! — Меня прямо распирало от детского тщеславия. — Он необыкновенный красавчик, правда, мама?
Ответ прозвучал достаточно старомодно.
— Красив тот, кто поступает красиво, — сказала она и рассмеялась.
Я села рядом с ней, протянула руки к огню и почувствовала себя гораздо лучше.
— А он сделал что-то некрасивое?
Теперь мама предостерегающе подняла вверх палец, но она улыбалась и от этого казалась молодой и очень привлекательной.
— Не пытайся разузнать так много обо всех окружающих.
И тут я допустила самую большую ошибку, на которую только была способна:
— Мама, скажи, а кто совершил самоубийство на Горьком озере?
С тем же успехом я могла бы бросить бомбу в эту уютную, освещенную огнем гостиную. Мама вскочила на ноги и побелела как полотно. Мне показалось, что она вот-вот рухнет в обморок.
— Мама, с тобой все в порядке?! — воскликнула я.
Она словно дар речи потеряла. Губы шевелились, но не было слышно ни звука. Я подумала, что она или действительно свалится, или скажет что-то ужасное. Потом она пропищала:
— Кто сказал тебе об этом?
— Лесничий.
Она стиснула зубы и сжала кулаки.
— Старый осел, грязный сплетник!
— Ну… а кто… это был… — завела я свое.
— Замолчи, пожалуйста! Это не тема для разговора! Слышишь меня, Верунчик? Ни теперь, ни в будущем, никогда! Ты поняла? — И с этими словами она вышла из комнаты и хлопнула дверью.
Между нами выросла новая стена. Поймем ли мы когда-нибудь друг друга?
Глава 5
Я снова встретилась с Лоренсом Бракнеллом не раньше середины апреля. Желание увидеть его ничуть не стало меньше из-за того, что он так обошелся со мной в тот день у ворот. Я помню, как он поспешно сел в машину и уехал, а я наблюдала за его стареньким чихающим автомобилем, у которого было что-то не в порядке с выхлопной трубой.
Прошло почти полмесяца со дня моего приезда. Я уже свыклась со своей довольно одинокой жизнью, но никак не могла привыкнуть к странному поведению моей матери. Она бросалась из крайности в крайность: то была близка и мила со мной, и тогда я чувствовала себя абсолютно счастливой, то отдалялась и не реагировала ни на какие попытки сблизиться с ней.
Я уже перестала задавать вопросы, за исключением тех случаев, когда знала наверняка, что это не расстроит ее. Больше разузнать о самоубийстве на озере было не у кого; и эта история одновременно и отталкивала, и завораживала меня. Я попыталась расспросить Элис, но она словно воды в рот набрала, кроме того, старуха явно была «не в себе», не то чтобы вовсе сумасшедшая, но малость глуповата. Она часто смеялась без повода, и мозги у нее были как в тумане. Но для своих семидесяти пяти она хорошо справлялась с работой.
Она говорила со мной о тех временах, когда я была совсем крошечной, но как только я упоминала о своем отце, тут же замыкалась в себе. От нее я так ничего и не смогла добиться. Что касается старого Джорджа, то с ним я не решалась говорить ни о чем, кроме цветов. Он был настоящий уроженец Ланкастера — замкнутый и молчаливый. Он, бывало, стоял, сложив огромные почерневшие руки на лопате, и жаловался на сорняки и упадок, которыми был сыт по горло, нелестно отзывался о юном Томе Поттере из деревни, который возил на тачке мусор. Старый Джордж припоминал, что в молодости мог за час сделать больше, чем этот лентяй — за шесть.
Из чистого упрямства я однажды спросила, помнит ли он моего отца. Сначала он никак не отреагировал, потом уставился на меня из-за стекол старомодных очков в металлической оправе:
— Не-а, ничего не знаю о нем. Извини, малышка. Пора мне приниматься за работу…
Так я и бродила по саду, понуро опустив плечи и саркастически размышляя, был ли у меня вообще отец. Может, меня принес аист и сбросил на вершину круглой башни Большой Сторожки? С ума можно было сойти ото всех них!
Как же я была одинока! Иллюзии растаяли как дым. Я страстно хотела вернуться домой, и что же? Меня встретила неприветливая давящая атмосфера, где все окутано печалью и тайной.
Можно было подумать, что у сэра Джеймса чума, так настойчиво отваживали меня от западного крыла здания, где он умирал в своей постели. Мама даже не хотела, чтобы я поднималась по лестнице на галерею. Что касается Рейчел Форрестер, сиделки сэра Джеймса, я столкнулась с ней лицом к лицу лишь однажды за эти две недели.
Это было утром следующего за ее выходным дня. Она ворвалась к нам в комнату, когда мы еще завтракали.
— Доброе утро, миссис Роуланд, — поздоровалась она. (Этот голос я хорошо запомнила, именно его я слышала в ту первую ночь, но теперь он был ледяным, и в нем не было ни капли тепла, с которым она говорила по телефону с Лоренсом Бракнеллом.)
Из того, как моя мать поглядела на нее, я заключила, что медсестра не слишком-то ей по душе. Две женщины стояли друг напротив друга, и я была рада, что мама не проявила ни капли слабости, а только вежливость.
— Доброе утро, мисс Форрестер. Могу быть чем-то вам полезна?
— Да, хотелось бы знать, кто послал за доктором Вайбурном, пока меня не было?
— Я, — спокойно ответила мама. — Кстати, мисс Форрестер, думаю, вы еще не знакомы с моей дочерью. Вера, это сестра Форрестер.
— Очень рада, — ответила я, как школьница, держа руки за спиной.
Мисс Форрестер оценивающе оглядела меня с ног до головы, и от ее взгляда не укрылась ни одна деталь. Мне было все равно, что она подумает обо мне, но она была действительно восхитительна, я не ошиблась, когда увидела ее той ночью. Я видела ее волосы только издалека, но теперь, когда я смотрела на них вблизи, они казались еще прекраснее: густые, цвета осенних листьев бука, припорошенных золотом. Она высоко зачесывала их. Рейчел была очень бледной, губы чуть тронуты розовой помадой. Но более всего меня заворожили ее глаза: цвета голубого аквамарина, такие же сверкающие и холодные, еще более поразительные на фоне черных бровей и ресниц. Бог мой, какая эффектная женщина! Я глаз не могла от нее оторвать. Она должна была сниматься в фильмах или быть моделью, но никак не простой медсестрой!
