Келли Хантер - Муза винодела
Рафаэль, похоже, намеренно избегал встреч с ней в последнее время, из-за чего нервы Симоны были натянуты не меньше, чем нервы невесты. Неужели ему не известно, что отсутствие общения только усиливает желание?
Неужели он не понимает, что, не видя его, она сходит с ума? Неужели до него не доходит, что ужин для четверых — Люка, Габи, Рафа и Симоны — только способствовал бы тому, чтобы день свадьбы прошел спокойно? Вместо этого он затащил Люка к себе на виноградник, оставив ее и Габриель в отеле, можно сказать, вариться в собственном соку.
Эти нелегкие мысли занимали ее почти все утро.
Скоро она закажет себе кофе, а потом узнает, не проснулась ли невеста. А пока Симона сидела в саду, вдыхая аромат жасмина.
Она выдержит.
Не имеет значения, какое настроение будет сегодня у Рафаэля или у нее, она выдержит. Иначе она себе никогда этого не простит.
Она сможет контролировать свои чувства. Нужно всего лишь совершить что-нибудь из ряда вон выходящее, тем самым довести эмоции до предела, а потом успокоиться. Может, заказать затяжной прыжок с парашютом? Или купание в заливе, кишащем акулами? Интересно, далеко ли отсюда море?
Симона вошла в номер и заглянула в туристический буклет. Море находилось в нескольких часах езды, и никаких акул там не было.
Ладно, тогда придется изобрести что-нибудь другое… Лошадь, к примеру. Горячий жеребец, не желающий ходить под седлом. Дикое прекрасное животное, не подчиняющееся навязанным ему правилам. Что, если полностью довериться коню, забыв про поводья? Только сначала он должен подпустить тебя к себе, что маловероятно.
— Проклятые жеребцы, — пробормотала Симона. — Больше беспокойства, чем удовольствия.
Она выполнит сегодня свой долг. Всего один день. Это не убьет ее.
Но потом она снова выйдет на тропу войны.
— Твой брат уже с шести утра меряет шагами мою кухню, — доложил Рафаэль, когда Симона по просьбе Габриель позвонила на виноградник, чтобы узнать, как там Люк. — Я приготовил поросенка, бычью ножку и с полдюжины яиц, а он едва справился с одним тостом.
— Покажи ему свою винодельню, — предложила она.
— Уже показал.
— Я не видела тебя несколько дней, — сказала она. Гораздо легче быть смелой на расстоянии. — Иниго даже спрашивал, не специально ли ты меня избегаешь. Знаешь, люди замечают такие вещи. Похоже, у него сложилось впечатление, что ты меня боишься. Или вроде того. Просто позор! И это перед тем, как мы собираемся стать одной большой семьей.
Габриель, стоящая рядом, улыбнулась.
— Я не боюсь тебя, Симона, — возразил Рафаэль. — И не избегаю. К тому же мы заключили перемирие на сегодняшний день.
— О да, конечно. И оно закончится в полночь?
Молчание. Затем односложный ответ:
— Нет.
— Договорились. Ну а что ты собираешься делать с моим братом?
— Он сводит меня с ума — почти так же, как и ты.
— Займи его на винодельне.
— Уже занял. Мы протестировали молодое вино, разлили его по бочкам и дали ему название «Муки новобрачного». Это что-то!
— Люку лучше быть трезвым, Раф. Иначе вы оба мне за это заплатите.
— Можешь поверить, он трезв. Но что, черт возьми, я должен с ним делать еще целых шесть часов? Может, посоветуешь что-нибудь?
— Значит, у тебя нет никакого плана? — Симона закрыла рукой трубку и повернулась к Габриель: — С Люком все в порядке. Он совершенно спокоен. Совсем не волнуется. — Затем она снова обратилась к Рафаэлю: — И ты еще называешь себя лучшим другом?!
— У меня появился план, — заявил он. — Надо перенести брачную церемонию на пять с половиной часов вперед, и тогда мы встретим вас у беседки ровно через двадцать минут. Люку такая идея нравится.
— Это невозможно, — отрезала Симона. — Отведи его лучше в парикмахерскую. Пускай его хорошенько побреют и сделают массаж. Тогда, может быть, он расслабится.
— Не пойдет, — хмыкнул Рафаэль. — А что, если мы встретимся с вами за завтраком? Вы придете сюда с Габриель.
— Нет.
— Тогда за ленчем. Как думаешь, стоит ли добавить немного поджаренного лука в соус для барбекю?
— Если ты накормишь жениха луком, я срежу твои лозы у самого корня и скормлю их безымянным уткам.
— Ладно, не буду, — тяжело вздохнул он. — А уткам я, так и быть, дам имена. Ну, как насчет ленча?
— У меня другое предложение, — улыбнулась она. — Я видела поле для гольфа недалеко от гостиницы. Взяли бы лучше клюшки и отправились туда.
— Разве Люк играет в гольф?
— Он научится.
— Гольф требует сосредоточенности и психической уравновешенности. Не стоит парню брать клюшку в руки в день своей свадьбы. Вряд ли это пойдет ему на пользу.
— Тогда поиграйте в покер. И вообще, позови его к телефону.
— Потом. — Можно подумать, Рафаэлю доставляет наслаждение разговор с ней. — Ну а как там моя сестра?
— Она пребывает в оазисе спокойствия и умиротворения.
— О да, конечно. А теперь я жду правду.
— Не дождешься. А когда я буду выходить замуж, напомни мне, что лучше делать это на рассвете.
— Ладно. А ты уверена, что нам не нужно встретиться и выпить кофе, скажем, часа в три?
— Твоя сестра и я подойдем к беседке ровно в шесть. Она будет единственной женщиной в длинном белом платье. — Симона сделала большие глаза Габриель, которая едва удерживались от хохота. — А я — та, что последует за ней в кремовом платье. И я обещаю тебе, что мы обе стоим того, чтобы нас подождать.
— Ненавижу ждать, — буркнул Раф.
Симона улыбнулась:
— Так же как и мы все.
К пяти тридцати невеста и ее подружка были готовы к выходу. Сару тоже охватила предсвадебная суматоха.
— Постой, — сказала она строго, когда Симона решила еще раз проверить, все ли в порядке с нарядом Габриель. — Сейчас моя очередь. С этого момента вы обе должны только стараться быть ослепительно красивыми.
Через пару минут прибыл фотограф и сразу же начал снимать. Потом, смущенно улыбаясь, появился Харрисон — высокий худощавый человек с грубоватым обветренным лицом. Раф совсем не походил на него. Сходство Габриель с отцом тоже едва угадывалось. Да, внешностью Раф и Габи пошли в мать. Но у них верные сердца, а это, считала Симона, они унаследовали от Харрисона.
Харрисон Александер любил своих детей.
Габриель рассказывала, что отец был их самым верным помощником и союзником. Ее, правда, удивляло, что удерживало его вдали от детей на протяжении многих лет.
Жозе не разрешала ему видеться с ними. Но почему?
И почему он не боролся за них?
— Харрисон! — Габриель не назвала его папой, но теплая улыбка и протянутые к отцу руки ясно говорили о ее чувствах к нему. — Ты прекрасно выглядишь.
