Хелен Брукс - Отпуск в Италии
Блейн улыбнулся. Невероятный рот, успела подумать Мэйзи. Великолепный. И все ближе и ближе…
Она будто потерялась, будто растворилась в безумной сладости поцелуя. Его губы были твердыми и горячими, и целовал он ее медленно и глубоко, не торопясь. О таком поцелуе она грезила, когда была школьницей. А потом выросла и поняла, что нельзя верить всему, о чем читала под одеялом при свете карманного фонарика.
Когда Блейн отстранился и поднялся на ноги, Мэйзи едва не вскрикнула от разочарования, но поняла, что он, должно быть, услышал стук каблуков Лилианы. В следующую секунду ее голова просунулась в дверь гостиной.
— Обед готов, — весело объявила она, и было ясно, что Блейну удалось ее успокоить. — То, что ты любишь, — добавила она, обращаясь к Блейну. — Ты, должно быть, знал, что я приготовила carpaccio.
— Лилиана, я всегда живу надеждой, что ты приготовишь carpaccio.
Мэйзи с изумлением смотрела на него. Поцелуй, так потрясший ее, его оставил равнодушным. Как он может стоять и спокойно улыбаться?
И когда он предложил ей руку, она проигнорировала его жест, встала и пошла в столовую впереди него, спросив Лилиану:
— Надеюсь, себе вы оставили достаточно?
Лилиана издала чисто итальянский звук, средний между щелчком языка и горловым ворчанием.
— Да, да, — нетерпеливо сказала она. — Идите и поешьте.
Блейн принес бутылку вина и наполнил бокал Мэйзи, а себе налил воды из кувшина.
Мэйзи сидела за огромным обеденным столом, посередине которого стояла небольшая ваза с цветами. Лилиана поставила два прибора, один с торца, обращенного к двери, а другой — с левой стороны. Тяжелое столовое серебро, прекрасные льняные салфетки и красиво накрытый стол заставляли Мэйзи чувствовать себя неловко. Слишком уж все было похоже на свидание. Мэйзи предпочла бы менее официальную обстановку, но знала, что на это Лилиана ни за что бы не согласилась.
Лилиана приготовила carpaccio из тонких, как бумага, ломтиков сырой говяжьей вырезки, украшенных майонезом, и тонко нарезанного пармезана. Овощной гарнир был восхитителен. Лилиана стояла рядом с Блейном, глядя на него с нежной улыбкой, пока он не начал есть.
— Превосходно. — Он облизал губы и повернулся к старушке. — Никто не готовит carpaccio с соусом так, как ты, Лилиана. Да благословит Господь твои руки!
Лилиана удовлетворенно улыбнулась и вышла.
— Немного чересчур, вы не думаете? «Да благословит…» и все такое?
Мэйзи сама не могла понять своего раздражения. Неужели оно вызвано его равнодушием к поцелую?
Блейн на мгновение замер, потом отпил воды и спокойно объяснил:
— Когда Лилиана начала работать у моих родителей — а это произошло за несколько месяцев до моего рождения, — она приходила в себя после того, как на ее глазах муж и шестеро ее детей погибли в пожаре. Много времени потребовалось, чтобы она стала такой, какую вы видите теперь. Моя мать говорила, что все ее тело в шрамах от ожогов, которые она получила, пытаясь вытащить свою семью из огня. Она возвращалась домой после ночной работы, когда произошло это несчастье. Потом она посвятила свою жизнь моим родителям и мне. Как бы я ни благодарил ее, этого никогда не будет достаточно.
Мэйзи проглотила комок, застрявший у нее в горле. Никогда в жизни не чувствовала она себя таким ничтожеством.
— Простите. Мой рот всегда был болтливым.
Блейн улыбнулся.
— У вас прекрасный рот.
От его взгляда она почувствовала, что слабеет, отвела взгляд в сторону, глотнула вина и признала:
— Лилиана — чудесная женщина, я знаю. И да благословит ее Господь!
Она положила в рот кусочек мяса и закрыла глаза, наслаждаясь прекрасным вкусом. А когда открыла, лицо Блейна было совсем близко, и он больше не улыбался.
— Бедная запутавшаяся маленькая девочка, — сказал он очень мягко. — Забудьте его. Не стоит он того, чтобы его помнить.
Она не хотела говорить ему, что вовсе не думает о Джефе, и медленно выдохнула. Она хотела, чтобы Блейн поцеловал ее снова. Наверное, она самая непостоянная женщина во всем мире? Она была невестой всего несколько недель тому назад. Неприлично так скоро начать думать о другом мужчине! И даже немного страшно.
Она с трудом сглотнула.
— Почему вы не едите?
Не ответив, Блейн скользил губами по ее губам.
— Поговорим о других вещах, — твердо объявил он. — О вашем детстве. Расскажите мне. Вы были счастливы?
Нет, почти все время она была несчастна. Блейн, должно быть, заметил что-то в ее лице, потому что его выражение изменилось.
— Неприятная тема? Тогда она может подождать. А пока я расскажу о своем детстве. Оно было счастливым. Когда стемнеет, мы пойдем на веранду, будем пить кофе, вам будет легче говорить, и вы расскажете мне о себе.
Она не спорила. Не могла.
В темноте говорить будет легче.
К тому времени, когда они вышли на веранду, Мэйзи уже многое узнала о Блейне Морозини. Но только о его детстве. Она узнала, что каждый день он плавал с друзьями в бухте Марина Пиккола, где к пляжу вели две сотни ступенек, и что часто выходил в море на рыбацкой лодке с приятелем, отец которого был рыбаком. Рыбу пекли на костре на берегу маленького заливчика, о котором знали только местные жители. Мэйзи узнала, что у Блейна была гнедая кобыла, что он учился игре на фортепьяно и гитаре, занимался дзюдо и получил черный пояс. Родители проводили отпуск за границей вместе с ним. Это означало, что он видел много стран. Он говорил на нескольких языках. Он был свободен и счастлив. У него было все, что ребенок мог хотеть.
Но он не сказал ни слова о Франческе, которая, по словам Лилианы, была его возлюбленной с детства и, значит, частью его жизни.
На веранде Мэйзи устроилась в большом плетеном кресле. Лилиана принесла кофе и ушла. Блейн оказался прав. В темноте говорить было легче.
— Вам повезло, что вы родились здесь. Я жила в Лондоне с двух лет, когда мои родители переехали туда из Шеффилда из-за работы моего отца, но моя мать так и не полюбила Лондон. У моих родителей брак не был счастливым. Мой отец ушел, когда мне было восемь лет, и уехал в Америку. Я очень тосковала без него. Когда мне было девять лет, он погиб. А с моей мамой мы не ладим, да и никогда не ладили. Наверное, я слишком похожа на отца.
— Ваш отец, должно быть, был отзывчивым и щедрым мужчиной.
— Он оставил нас. С этим было трудно смириться. И когда он ушел, моя мать избавилась от нашей собаки и двух кошек, потому что мой отец любил их. Я тоже их любила, но это, казалось, не имело значения.
Вспоминать все это было неприятно. Мэйзи потянулась за чашкой, и рука Блейна легла ей на руку.
