Энн Мэйджер - Лето перемен
А ему пришлось слишком часто встречаться с Грейси.
Конечно, он был ей искренне благодарен, но…
Зазвонил телефон, и Грейси не успела даже подойти к нему, как мальчишки буквально на первом звонке схватили трубку у себя, на втором этаже. Похоже, они ждали этого звонка. Очень подозрительно.
– Все в Парди только и говорят что о твоем ужасном поведении с Фэнси на похоронах Хейзл, – зашла с другого боку Грейси. – И еще о том, как ты умчался на машине, бросив и меня, и ребят. А Фэнси, чтоб ты знал, держалась великолепно. Она накормила нас ужином и сама отвезла домой.
Опять Фэнси.
– Удивительно, что блудная дочь Парди умеет готовить.
– Мне кажется, она доходит до совершенства во всем, за что берется. Мальчикам было у нее прекрасно. И они так хорошо себя вели. Она умеет находить нужные слова. А знаешь, она сказала, что Хейзл хотела отдать им Горлана.
– Ну, так передай от меня Фэнси, что я лично уже запретил им. Они не получат Горлана, – со злостью отрезал Джим.
– Почему?
– Потому что я так сказал.
Взгляд Джима, как приклеенный, не отрывался от газеты. Фэнси чертовски легко удалось довести его до бешенства. Просто предел успеха. С самых похорон ее имя у Грейси с языка не сходит. Фэнси не только довезла их домой, она еще и весьма хитро предложила близнецам этого пса-пустобреха с кошмарной привычкой грызть все подряд и гоняться за всем, что движется, включая машины, кур и коров. Почти каждое утро – и сегодняшнее не стало исключением – мальчишки вставали слишком поздно, чтобы успеть накормить тех животных, которых уже вытребовали себе. И у Джима не было ни малейшего желания получить в придачу еще и Горлана, чтобы тот спозаранку будил всю округу голодным лаем.
– Джим, твое отношение к Фэнси на похоронах, твое нежелание поговорить с ней насчет фермы…
– Хватит!
– …даже твой отказ взять Горлана… В общем, все кругом говорят, что ты сам на себя не похож. Обычно ты такой спокойный, такой вежливый.
Спокойный и вежливый. Да, возможно, он такой и есть, только когда поблизости нет Фэнси. Но сейчас, с ее возвращением, его настроение стало напоминать ветхий канат, готовый в любую минуту лопнуть в самых неожиданных местах.
– Все кругом говорят… – снова начала Грейси.
– Держу пари, что все – это в основном Уэйнетт и Лайонел Адамс и ты, – мрачно заявил Джим и с такой силой тряхнул газетой, что страница разорвалась прямо посреди его любимой колонки, где сегодня сообщали новости из области молочного животноводства в Германии. – Пусть все идут ко всем чертям! Мне до тошноты надоело жить, оглядываясь на чужое мнение. – Он поднял глаза от газеты. – Эй! Ребята обязаны укладывать свои сандвичи самостоятельно. Ты их избалуешь. И вообще, ты отлично знаешь, что они обожают чипсы и колу, а молоко и яблоки терпеть не могут.
– Может, Адамсы и начали первыми, – не унималась Грейси, – но сейчас возмущены уже не только Уэйнетт с Лайонелом. И не только я. – Заворачивая яблоко, она не спускала глаз с Джима.
– А кто еще?
– Практически все.
– Лучше бы ты постаралась им как-то объяснить, вместо того чтобы…
– Я и говорила всем, что у тебя еще не прошло потрясение от смерти Хейзл. Что ты расстроился еще и из-за фермы, ведь теперь твои планы насчет расширения земель могут рухнуть. И что…
– Ну, так, значит, со временем сплетни прекратятся.
– Но каково должно быть Фэнси! Это же ужасно…
– Она гораздо сильнее, чем ты думаешь. Переживет.
– Она же только что похоронила мать, Джим. И очень страдает. По крайней мере она так говорит. И, по ее словам, она хотела бы быть твоим другом.
– Уж не хочешь ли ты сказать, что она шныряет по городу и обсуждает меня за моей спиной?! – Джима душила ярость. Фэнси нашла-таки способ подобраться к нему с другого боку! – Черт побери, я думал, она уедет отсюда сразу после похорон!
– Она говорит, что передумала и намерена остаться – на неопределенный срок.
– Что?! – взорвался он.
– Так что тебе лучше сходить к ней и извиниться – вот и все, – настаивала Грейси. Она наконец сложила две сумки с завтраками, поставила их рядышком на кухонную стойку и взяла кофейник, чтобы налить Джиму вторую чашку кофе. – Я же знаю, ты чувствуешь свою вину, – негромко сказала она, наливая кофе тоненькой струйкой. На мгновение их взгляды встретились, и Джим вспыхнул, полный уверенности, что она видит его насквозь. – Ты же не придешь в себя, пока не покончишь с этим, – мягко убеждала его Грейси. – Я уже устала от того, что ты дуешься и хандришь.
Джим поднял голову и мрачно глянул на нее.
Неужели она и вправду считает, что он дуется и хандрит?
С самого дня похорон он ни разу не обнял ее, ни разу не поцеловал, а ведь она такая милая, такая заботливая, эта малышка с золотистыми волосами и огромными застенчивыми карими глазами, которые всегда с обожанием смотрят на него. Но именно это увеличивало его чувство вины, потому что Джим не разделял ее любви. Больше он не мог обманывать самого себя. Она не будоражит ему кровь, в отличие от того, как это без труда удается Фэнси. Достаточно Фэнси хотя бы появиться рядом – и у него по жилам начинает струиться жидкий огонь.
Грейси такая милая и добрая, такая сдержанная и воспитанная. И так чертовски хорошо обращается с его животными. К тому же обычно она не спорит с ним и не возражает. Сама покладистость – как раз то, что ему, по всеобщему мнению, и нужно. И готовить любит, а это немаловажно для человека тяжелого физического труда.
– А ты не в курсе, что заставило Фэнси передумать насчет отъезда? – спросил он.
Если она вернется в свой Нью-Йорк, он сможет, наверное, снова забыть ее.
– Прежде всего она хочет дождаться твоего решения о покупке фермы. Следовательно, тебе придется съездить к ней и извиниться, а потом поговорить о деле.
Он представил себе Фэнси – прекрасную, нежную, совсем одну в доме матери. Всю жизнь она бросала ему вызов. От одной только мысли о ней у него начинало гудеть в голове.
Если Грейси его любит, почему она не уловила его смятения, которое угрожает разрушить их счастье?
Напряжение его достигло такого предела, что он готов был подняться из-за стола и силой вбить в нее хоть крупицу здравого смысла.
Я боюсь туда ехать, Грейси. Боюсь даже разговаривать с этой упрямой ведьмой. Потому что меня раздирают чувства к ней, каких я не испытывал ни к кому на свете – в том числе и к тебе.
Но обидеть Грейси ему хотелось меньше всего. Она так искренне заботилась о его сыновьях, да и они ее обожали. Он поднялся, отодвинув стул, и заставил себя обнять Грейси.
– Джим, ради Бога, моя помада…
