Пенни Маккаскер - И жили долго и счастливо
Но он не подал виду, что это так.
— Вы держитесь в седле лучше, чем я ожидал, — сказал он прямо. — У вас несколько неуверенная посадка, и вожжи вы держите недостаточно крепко, но для первого дня вы просто молодец. Видимо, вы уже ездили верхом.
— Да, один или два раза. Моя посадка? — удивленно изогнула брови она.
Чейз не обратил внимания на ее сарказм.
— Лошадь не будет топтаться на месте, если будет знать, кто здесь главный. Больше работайте ногами, держитесь бедрами и коленями направляйте кобылу туда, куда вам нужно.
Когда он понял, насколько сексуальную картину бессознательно нарисовал, то чуть не выругался. Когда он заговорил снова, его голос слегка дрожал:
— Вы готовы вернуться в Нью-Йорк?
— И проиграть спор? Не надейтесь!
— Вы хотите сказать, что не устали?
— Пока нет, но утром обещаю предоставить вам полный отчет о том, какие мышцы у меня болят.
После шести часов в седле она должна была завять, как домашний цветок. Но она была, напротив, так свежа и сексуальна, что Чейз почувствовал себя старым пнем.
— Я не понимаю вас, Джо.
— Правда? Мы еще пяти минут не были знакомы, как вы дали мне определение и повесили на меня ярлык, как в коллекции бабочек. Я думала, вы уже давно все решили относительно меня.
— Да, — вздохнул Чейз, — есть у меня привычка делать преждевременные выводы о людях. В большинстве случаев я оказываюсь прав.
— У вас есть положительные черты, Чейз. Но скромностью вы не отличаетесь.
— Скромность — враг честности. Я признаю, что мог ошибаться относительно вас. Но вы ведь не были до конца честны со мной.
С лица Джо исчезла улыбка, и она резко отвернулась, чтобы отстегнуть от седла пакет с ленчем. Она расстелила на земле свою куртку и присела на нее.
— Поэтому вы считаете, что я лгала вам? — спросила она, доставая сандвичи и яблоки, затем взглянула па него с вопросительной улыбкой.
На мгновение Чейзу показалось, что она и впрямь что-то скрывает, но ее солнечная улыбка уверила его в обратном.
— Я только хотел сказать, что вы позволили мне выставить себя полным идиотом, прежде чем соизволили объяснить, кто вы на самом деле.
— Я ничего такого не планировала. Вы сами в этом виноваты. Хотя я не стану отрицать, что мне было достаточно забавно наблюдать за тем, к каким вы приходите выводам.
— Это не меняет дела, ведь вы оказались не тем, за кого я вас принял.
— Почему? Потому что женщина из Нью-Йорка, оказалось, умеет готовить и убирать в доме? Потому что я не гнушаюсь тяжелой работы? Или потому что одной темной ночью я не забралась к вам постель и не одержала победу над вами?
Чейз тяжело задышал, предпочитая не отвечать на заданные вопросы, особенно на последний.
— Я так понимаю, до сих пор вы вскарабкивались на степы. Черт возьми, в небоскребе, в котором вы живете, наверняка больше народа, чем на десять квадратных миль здесь. Тишина и одиночество не идут на пользу тем, кто к ним не привык. Но вы не такая.
— Откуда вы знаете? — парировала она.
Чейз обвел ее взглядом.
— Вы не похожи на человека, страдающего от недостатка общения.
— Вы ведь ничего не знаете, Чейз. Можно быть более одинокой в многомиллионном городе, чем будучи предоставленной самой себе, находясь в самой большой глуши. Вот почему я делаю все возможное, чтобы быть в согласии с собой, и поэтому я веду дневник. Когда мое сердце живет в согласии с собой, я не чувствую одиночества — даже если я совсем одна.
Она опустила глаза и увидела, что измяла весь сандвич.
Положив его на пакет, она снова внимательно посмотрела па Чейза. Ее мягкие карие глаза затуманились грустью, а чувственные губы сжались. Чейз почувствовал, как что-то защемило в груди.
Ей было больно. Ему тоже. Чейз уже давно не вспоминал, как ему больно.
— Интересная теория, — сказал он, ненавидя себя за то, как безразлично прозвучали эти слова. Воспоминания тяжестью легли на его сердце.
— Это не теория, Чейз.
— Разве? Я уже говорил, что не могу себе представить, что вы одиноки. — Эти жестокие слова легко слетели с его языка, но ему пришлось отвернуться, чтобы не видеть обиду в ее глазах.
Джо легла и повернулась на бок спиной к нему. Закрывшись от него.
Несмотря на злость, Чейз не преминул воспользоваться возможностью впиться глазами в ее худощавое стройное тело. Ее поношенные, вытертые джинсы были не плотнее сатина и подчеркивали каждый изгиб ее тела, давая волю воображению Чейза дорисовать скрытые секреты.
В разгар его борьбы с желанием положить руку на ее бедро, коснуться губами ее затылка, который прикрывали постоянно растрепанные волосы, она повернулась на другой бок, затем посмотрела на него с глубоким вздохом.
— Здесь красиво. Я буду скучать по этим местам, когда уеду. И больше всего по небу. Вы когда-нибудь были в Нью-Йорке, Чейз?
Ее вопрос звучал как издевка над его прошлым, но она говорила так спокойно, а выражение ее лица было таким открытым. И хотя он был очень зол, у него хватило сдержанности признать, что она спросила об этом, просто чтобы поддержать разговор.
Он наклонил голову, радуясь тому, что она смотрела в небо и не заметила, как напрягся каждый мускул его тела. Откуда ей было знать, что Нью-Йорк ассоциировался у него с предательством, с болью. Но не от потери любимой женщины, а оттого, что мечта всей его жизни была жестоко и безжалостно разбита.
— Когда смотришь вверх в Нью-Йорке, видишь лишь кусочки неба между небоскребами. Даже в Центральном парке горизонт резко очерчен камнем, стеклом и сталью. Здесь можно увидеть будущее. — Джо глубоко вдохнула, как будто пытаясь втянуть в себя воздух, окружавший их.
Чейз очень хорошо понимал, что она чувствует. Эта земля стала для него спасением много лет назад. После жаркого, изнурительного лета в Нью-Йорке, где дышать приходится выхлопными газами машин, а вокруг злые голоса миллионов людей, замкнутых в нескольких квадратных милях, Вайоминг показался ему раем, мечтой, которая, казалось, способна была заменить ту, которая его предала.
Он взглянул на горный хребет под названием Биг-Хорн, чуть затуманенный расстоянием и необычной для весны жарой, которая накаляла окрестности Вайоминга. Тонкий запах весенних цветов, гулкое жужжание насекомых и дрожащие трели птиц успокоили его, как успокаивали когда-то.
Его удивляло, что такая женщина, как Джо, наслаждалась такими простыми радостями.
— Почему же вы живете там, где вам не нравится?
Она пожала плечами:
— Там держит меня карьера. Когда становится совсем невыносимо, я удираю из города. Обычно я езжу к океану, но я рада, что на этот раз приехала сюда.
