Элеонора Глин - Причуды любви
И тотчас увидела на лице своего сына мятежный дух его предков, тот дух, с которым она в своем мирке боролась в течение нескольких первых лет замужества, но которому в конце концом должна была подчиниться.
Густые брови Тристрама нахмурились, образовав складку на лбу, и губы крепко сжались.
— Я сделаю то, что задумал, мама, — произнес он. — Я доволен своей невестой и прошу вас примириться с ней. Мне не нужно никаких сведений о ней, и я прошу вас тоже не беспокоиться об этом, ибо ничьи слова не изменят моего решения. Налейте мне, пожалуйста, еще кофе!
Рука леди Транкред слегка дрожала, когда она наливала кофе, но она ничего не сказала и с минуту продолжалось молчание, во время которого его светлость с прежним аппетитом продолжал свой завтрак.
— Я возьму с собой девочек и поеду к ней сейчас же после завтрака, — сказала затем леди Танкред. — Значит, мне надо спросить графиню Шульскую? Вы, кажется, так сказали?
— Да, ее может не быть дома, но вы во всяком случае оставьте свои карточки, а завтра или послезавтра мы с вами отправимся вместе. Видите ли, пока объявление о свадьбе не появилось в «Морнинг пост», считается, что еще ничего окончательно не решено, и мне кажется. Заре будет приятнее, если вы до того времени не встретитесь с ней.
Тристрам сообразил, что это так и должно быть, — ведь сам он даже еще не сделал ей предложения. Но увидев, что на мать его слова произвели неприятное впечатление, он снова представил себе все дело с комической стороны, расхохотался и стал прыгать вокруг матери, как мальчишка, и целовать ее. Эта детская ласковость была, может быть, одной из главных причин того, что леди Танкред любила его больше всех остальных детей.
— Милый мой, — прошептала она, — если вы настолько счастливы, что можете так смеяться, то я тоже счастлива и сделаю все, что вы захотите, — и ее гордые глаза слегка затуманились.
— Мамочка, милая, дорогая, какая вы хорошая, — сказал Тристрам и снова поцеловал ее, затем взял под руку и повел в гостиную.
— А теперь поеду переодеваться, — заявил он, — я собираюсь к Маркруту в Сити; нам нужно обсудить с ним все подробности дела. Поэтому — до свидания, сегодня вечером я, вероятно, заеду к вам. Пошлите за автомобилем, — сказал он, обращаясь к Михельгому, который в этот момент вошел в комнату с письмом на подносе.
Поцеловав мать, лорд Танкред направился к двери, но становился и сказал:
— Сегодня еще никому не говорите об этом, прошу вас, — пусть сначала появится известие в завтрашнем номере «Морнинг пост».
— И Кириллу даже нельзя сказать? Вы забыли, что он возвращается от дяди Чарли? А девочки уже знают.
— Ах, Кириллу! Я и забыл. Да, конечно, ему можно сказать — ведь он славный парень, он поймет; и передайте ему от меня вот это, — лорд Танкред вынул из кармана несколько соверенов и передал их матери. Затем с улыбкой вышел.
Несколько минут спустя тонкий, стройный, небольшого роста мальчик лет четырнадцати с неподражаемой самоуверенностью питомцев Итона подъезжал на такси к дому леди Танкред. Величественным жестом расплатившись с шофером, он отправился в гостиную к своей матери.
Большие голубые глаза мальчика с изумлением раскрылись, когда он услышал интересную новость о женитьбе брата, но затем он сказал:
— Ну, она, должно быть, молодчина, если понравилась Тристраму, только это досадно — теперь он, вероятно, не поедет в Канаду и у нас, значит, не будет фермы.
ГЛАВА VI
Френсис Маркрут тоже беседовал со своей племянницей за завтраком, или, вернее, сейчас же после него. Зара сидела в своей маленькой гостиной, которая была предоставлена в ее полное распоряжение, и кончала завтракать, когда он постучал в дверь и попросил разрешения войти.
Она ответила «Войдите» и поднялась к нему навстречу с той подчеркнутой вежливостью, с которой всегда обращалась с ним. Эта вежливость, впрочем не могла скрыть презрения и злобы, которые она чувствовала к своему дяде.
— Я пришел поговорить с вами о вашем браке, — проговорил он, усаживаясь в кресло. При слове «брак» ноздри Зары затрепетали, но она ничего не сказала. С ней было очень трудно говорить из-за ее привычки молчать. Она никогда никому не помогала. Френсис сам пользовался этим методом и очень одобрял его — так всегда можно было заставить другого человека высказаться.
— Вы видели вчера лорда Танкреда; надеюсь, что лично против него вы ничего не имеете? Я же, со своей стороны, могу уверить вас, что он настоящий джентльмен.
Молчание продолжалось.
— Я уговорился с ним, что ваша свадьба состоится двадцать пятого октября. Значит, теперь надо позаботиться о вашем приданом. У вас должны быть платья, вполне приличествующие вашему высокому положению, поэтому, пожалуй, лучше всего заказать их в Париже… — и Маркрут вдруг остановился, пораженный: он увидел, что Зара одета в жалкие, дешевые тряпки. И понял, почему до сих пор даже не замечал этого — такая у нее была гордая осанка и такой величественный вид. Приятное чувство гордости вдруг наполнило его сердце — ведь она же в конце концов была его родной племянницей.
— Вас очень приятно хорошо одевать, — продолжил он, — и я бы давно уже это сделал, если бы не знал, куда пойдут деньги, которые я высылал бы на ваши наряды. Но теперь мы все устроим к общему благополучию.
Не в характере Зары было просить каких-нибудь одолжений для своего брата и Мимо, не платя за это. Но раз она заплатила самой собой, нужно было постараться получить для них как можно больше.
— Мирко снова начал кашлять, — сказала она. — И если уж я согласилась на этот брак, то хочу, чтобы его сразу же можно было отправить на юг. Он с отцом сейчас в Лондоне, и живут они в какой-то трущобе.
— Я все это уже обдумал, — отозвался Френсис, хмурясь, как всегда, когда упоминали о Мимо. — В Борнмауте есть очень хороший врач, а тамошний климат полезен для легочных больных. Я уже написал этому доктору, и он согласен взять мальчика к себе; за ним будет прекрасный уход, у него будет учитель, а когда он поправится, то сможет вернуться в Париж или в Вену и развивать свой талант. Я хочу, чтобы вы ясно поняли, — продолжал Маркрут, — что раз вы согласились на мои условия, то у вашего брата ни в чем не будет недостатка.
Заре хотелось спросить: «А Мимо?», но она решила, что пока лучше не заговаривать об этом. Что Мирко будет жить на попечении хорошего доктора, пользоваться прекрасным воздухом и вести правильную жизнь, то есть вовремя спать и есть, а не питаться нездоровой пищей по ресторанам и когда придется, — все это, конечно, очень хорошо, если только мальчик не будет чувствовать себя несчастным в разлуке с отцом. В том-то и заключался весь вопрос.
